Похититель перьев или Самая странная музейная кража

– Прежде чем вы что-то скажете, – перебил он меня, – Я множество, множество раз говорил, что Лонг ни в чем не замешан. Я отправлял ему птиц. Он показывал их на ярмарке. Думаю, поэтому его и заподозрили. Но он ничего не продавал. И я не продавал ему ничего. Он ничего не знал о моих планах. Зачинщиком был не он.

Он будто читал мои мысли. Я спросил:

– Сколько птиц вы ему отправили?

– Три штуки.

– Сколько-сколько? – я принялся листать свою толстую стопку страниц в поисках таблицы из Тринга, в которой были перечислены недостающие тушки.

– Три. Две или три, – он внимательно следил за мной. – Я не могу вспомнить, две или три.

– А сами сколько продали?

– Я продал только двух красногрудых плодоедов и двух котинг, – он начал отвечать более отрывисто. – Трех красногрудых плодоедов и двух котинг, – исправился он. – То есть, итого пять штук плюс перья.

Конечно, это было наглой ложью. Даже на допросе Эдвин признался, что продал девять птиц. После его ареста покупатели вернули в музей девятнадцать.

– В Британском музее естествознания утверждают, что было украдено двести девяносто девять птиц, – сказал я, проглядывая свои документы, – и шестьдесят четыре тушки все еще не найдены.

– Мне с трудом верится, что в музее точно знают, сколько там у них сейчас птиц, не зависимо от того, насколько хорошо они их инвентаризируют, – возразил он, – Может быть, если только речь идет о дарвиновских вьюрках или птицах Уоллеса. Но другие птицы представляют гораздо меньший интерес для науки. Не могу поверить, что они так на них зациклились!

– Но ведь эти птицы только для этого и существуют. Почему так сложно поверить, что в музее есть список?

– Потому что, если ты составил список, зачем его обновлять?

– Что вы имеете в виду? – спросил я, на мгновение сбившись с толку.

– Зачем его обновлять до того, как вас грабанули? – спросил он.

– Но если в 2005 году они знали, что у них лежит семнадцать огненных шалашников, а теперь, в 2009 году не осталось ни одного, почему мы должны сомневаться в этих цифрах? Вы думаете, что их забрал кто-то еще?

– Я ничего не могу думать, потому что у меня нет доказательств, но мне не кажется невозможным, что их не мог взять кто-то еще – ответил Эдвин. – Да кто угодно из сотрудников мог это сделать. Они-то и обо мне узнали только из-за разбитого окна. Если бы я взял по паре штук птиц каждого вида, не думаю, что они вообще бы что-то заметили.

Я знал, что во время допроса в полицейском участке Эдвин не пытался оспаривать предъявленные ему цифры. Я показал ему листок с таблицей из Тринга, и по его лицу пробежала гримаса узнавания.

– Мне не кажется, что этот список составлен впопыхах, – сказал я, зачитывая вслух заголовки столбцов. – «Число пропавших экземпляров на июнь 2009», «целые экземпляры с бирками», «без бирок», «число возвращенных по почте», «итого»… Судя по всему, они хорошо представляют, что именно у них отсутствует, – завершил я, бросив на него суровый взгляд.

Голос Эдвина, до этого дерзкий и уверенный, зазвучал куда тише:

– Согласен, пожалуй, это выглядит очень, очень тщательно и хорошо подсчитанным.

Теперь, когда мы покончили с попытками запутать цифры, я принялся выкладывать все улики, которые у меня были на Лонга, включая распечатки диалогов в Фейсбуке и постов на форуме, где Лонг лично ручался за качество тушек. Согласно моей хронологии, всплеск продаж произошел после того, как они оба вернулись из Японии.

– Теперь понимаете, что я не верю вашим словам, что Лонг ни в чем не участвовал?

– Понимаю, что вы хотите сказать, – произнес он увядшим голосом. – И, эмм… да. Я, понимаете ли, знаю. Все выглядит плохо. В целом.

– Получается, так, – продолжил я, – если до сих пор шестьдесят четыре тушки не найдено, не лучше ли их вернуть? Где же они?

– Если они где-то есть, я ничего об этом не знаю. Вопрос в том, остались ли они у одного человека?

– Но! – я сделал паузу, выведенный из себя его ответом. – Разве вы не тот самый человек, у которого есть уникальная возможность ответить на этот вопрос?

– В каком смысле?

– В том смысле, что это вы их украли?

Эдвин ответил, что особо не думал о пропавших птицах.

– У меня их нет, – настаивал он, – и у Лонга их нет. Не знаю, у кого они могут быть.

Очевидно, что я был раздражен: я просто не понимал, как такое возможно.

– Думаю, та женщина-следователь тоже продолжала искать моего сообщника или водителя, – продолжил он. – Потому что не могла поверить, что я просто сел в поезд. – Говоря, Эдвин теребил в руках чайный пакетик. – Им вообще было очень трудно поверить, что восемнадцатилетний идиот с чемоданом и булыжником мог набить этот чемодан птицами из Музея естествознания, спокойно выйти, пройти сорок пять минут пешком, сесть на поезд и спокойно уехать. Что, – добавил он, – даже когда я сам теперь об этом думаю, выглядит абсурдом.

– Как вы думаете, Лонг согласится поговорить со мной? – спросил я.

– Ну, можете попробовать. Могу поговорить с ним, предложить встретиться с вами.