Я рассказал Спенсеру про электронное письмо, которое только что получил от правнука Уоллеса, Билла. Он писал, что несколько лет назад его отец, которому исполнилось девяносто три года, был приглашен в Тринг, чтобы взглянуть на собранных Альфредом Расселом Уоллесом райских птиц. Когда открыли один из ящиков, в нем ничего не было.
Спенсер усмехнулся. После того, как сообщество вязальщиком мушек негативно отреагировало на мою просьбу вернуть недостающие тушки, он сказал, что чувствует необходимость сделаться реформатором. Спенсер стал работать над книгой в духе Келсона, в которой, тем не менее, из всех викторианских схем создания мушек были изъяты экзотические виды птиц, под темные чары которых попало сообщество. Он был убежден, что мушек для лосося можно сделать такими же красивыми, используя дешевые и доступные перья.
В лучшие дни, проводимые мной на реке, жизнь, полная светящихся экранов и вибрирующих устройств исчезала, и значение имели только температура воды, скорость потока, осторожность рыбы, правильность мушки и точность броска. Все это казалось таким чистым, нетронутым и полным надежды.
Доктор Прам обвинял вязальщиков викторианских мушек в том, что они отчаянно цеплялись за мир, которого больше не существовало, называя их «историческими фетишистами», пытающимися отыскать смысл в современном мире. Однако, услышав его слова, я понял, что в какой-то мере это относится и ко мне. Реки, в которых я ловил рыбу, были со всех сторон запружены дамбами. Многие были загажены сельскохозяйственными отходами и сточными водами из шахт и ферм.
Даже форель, которую мы ловили, не была исконной обитательницей этих рек. В 1883 году ее завезли из Шварцвальдского региона Баден-Вюртемберга, чтобы запустить в наши водоемы. За право закидывать им мои мушки я платил департаментам охоты и рыболовства штатов, которые управляли рыбными хозяйствами, выращивали эту форель и выпускали ее в воду.
Мы со Спенсером брели вверх по течению, высоко в небе над нами кружил ястреб. Вокруг него сновали мелкие птицы, пытаясь вцепиться ему в крылья или хвост, но он продолжал летать, терпеливо выжидая.
– Вчера мне звонил Роджер Плюрд, – сказал Спенсер, который был в курсе, что несколькими годами ранее, на симпозиуме по вязанию мушек этот человек, не особенно скрываясь, пытался мне угрожать.
– Да?
– У него были тонны огненного шалашника на продажу.
– Серьезно?
– Но когда я сказал, что собираюсь с тобой на рыбалку, он положил трубку.
Скрывающаяся во мне ищейка немедленно захотела выбраться на берег и вскочить в самолет, чтобы как можно быстрее добраться до дверей Плюрда, но я знал, что все было кончено. Даже если бы я отправил в Тринг точный список из пяти сотен имен тех, кто купил разделанные останки их птиц, ничего бы не произошло. Музей не стал бы гоняться за перьями, бесполезными для науки.
Так мы и пробирались, карабкаясь через поваленные деревья, показывая друг другу ничего не подозревающую форель. Ледяная вода заставляла цепенеть ноги и делала тяжелыми сапоги, но мы продолжали двигаться вверх по течению в поисках мечущихся в воде золотистых бликов, под кронами колорадских сосен, над которыми кружили вороны, как будто бы река была бесконечной.
Той осенью обитатели мира викторианских мушек со всего света садились на самолет, чтобы отправиться на 26-й ежегодный симпозиум по вязанию мушек, который снова проходил в отеле «DoubleTree» в Сомерсете, Нью-Джерси.
Чак Фуримски, его директор и главный промоутер, описывал свое детище как «самый желанный магазин сладостей для вязальщиков мушек… где еще больше всего, – больше магазинов с мушками, больше витрин… больше секретов вязания». На симпозиуме собирались быть Джон Маклейн, Роджер Плюрд и еще сотня знаменитых вязальщиков.
Темой фестиваля был девиз «Нам всегда недостаточно».
В Сомерсет не сбегутся агенты Службы охраны дикой природы. Вместо этого они сосредоточены на ловле торговцев рогом носорога и слоновой костью, что хорошо смотрится в заголовках. Канадский студент, которого недавно поймали на границе с пятьюдесятью одной черепахами, прикленных скотчем к его ногам, – которые предназначались на продажу любителям китайского черепахового супа, – получил пять лет тюрьмы. В своем заявлении он благодарил судебную систему США за то, что она «остановила тьму моей алчности и невежества».
Но посетители симпозиума «Нам всегда недостаточно» знали, что они в безопасности. Те, у кого остались украденные Эдвином тушки, всего лишь обрезали бирки, чтобы скрыть следы и спастись от закона. Те, кто покупал куски птиц или отдельные перья знали, что ничто не способно связать их добычу с преступлением.
Из тушек они извлекали крылья, грудины и шейное оперение.
Из кусков они извлекали отдельные перья.
Скупые вязальщики мушек прятали их в нафталиновых ящиках, чтобы любоваться наедине с собой. Другие, понимавшие, что Тринг и правоохранительные органы уже давно ничего не ищут, открыто продавали их и обменивались друг с другом, пока основная часть птиц не растворилась в кровеносной системе «перьевого андеграунда».