Поход Мертвеца

– Не заперто, – тихо произнес он, с трудом отрывая голову от подушки. Странная слабость навалилась, он никак не мог сесть. Лискара присела перед ним, прохладная рука опустилась на лоб.

– Не мучь себя больше, отпусти, – одними губами произнесла она. Мертвец не шелохнулся. – Я прошу тебя. Не надо умирать каждый раз, когда приходит память.

– У меня не получается.

– Ты мучишь этим и себя и ее. Прошу тебя, отпусти, – повторила она, прижимаясь к плечу. Мертвец долго молчал.

– Я этот год провел словно в забытьи, будто ничего не случалось. Охотился на чудовищ, ел, спал, приглашал женщин. Будто попал на небо.

– Мучая себя, все равно туда не попадешь. Тебе, как и мне, надо искать. Жить.

– Человек страшнее чудовища, поэтому я не охочусь за ним. Коварнее, лживей, подлее…. Прости, Лискара, мне… я должен побыть один.

Она поднялась, кивнув, и вышла так тихо, что он не услышал шагов. Будто растворилась. Наемник закрыл глаза, спасительный сон овладел им, погружая в пучины забвения.

Снилось странное: у них с Либурной родилась дочь, тихая стройная девчушка, баловливая, но ласковая. Быстро выросла, а как исполнилось десять, неожиданно научилась высоко прыгать, словно кузнечик – до крыш самых высоких домов Калькилии, они по-прежнему жили там. Запрыгнет на черепицу, и кричит ему снизу: «Пап, видишь как высоко. Найди дом повыше, я и его одолею». Выше домов только храмы, самый высокое строение – набатная башня Пантеона, но доступ туда запрещен простому смертному, лишь верховный жрец…

Он проснулся от мысли, что рано или поздно дочь прыгнет на верхушку башни. Долго приходил в себя, пытаясь изгнать сон, но и боясь потерять его в рассветной полутьме. Поворочался, а затем встал. Прошел к Лискаре, та тоже не спала.

Последние дни в отношениях стало и проще и легче, будто с чужой. Верно, он отгородился от Лискары этой мыслью и потому поверял ей всякие секреты, и она делала ровно то же, чтоб сохранить и устойчивость этой недолгой связи и спокойствие в душе. Оба перестали терзаться, говорили и расходились. Лискара поведала ему, что очень хотела бы увидеть своих детей, знает, что те живут неплохо, любят мачеху, привыкли к ней, верно, начали забывать, если не запамятовали окончательно, родную мать – много ли надо ребенку в таком возрасте, чтобы забыть? Год, другой и память покроется патиной, высветлится. Ведь мы сами придумываем свое прошлое. Прощаем ошибки, решая, что эдак вышло к лучшему, подменяем помыслы и не замечаем главного. Мы видим всегда то, что хотим видеть.

Мертвец вспомнил слова Жнеца, сказанные перед самым расставанием. Непонятно, зачем колдун вообще заговорил об этом.

– Прости, что лгал тебе прежде, – вдруг вымолвил он, – Хоть сейчас хочется побыть честным. Помнишь ты спрашивал меня о любви, – наемник кивнул с некоторым запозданием, а затем и вспомнил, о чем хотел говорить его товарищ. – Зачем-то сказал, обошелся без нее, но это не так. Имеется рубец на сердце, безответный, как всегда в юношестве. Полюбил дочку того мага, на которого работал, у которого тайком учился. Она мне по дружеству помогала, доставала книги, обучала тайнописи; конечно, я не мог не проникнуться этой заботой, и не мог не считать ее любовью. А она просто хотела помочь. Я же строил планы, полагался на общую будущность. Конечно, ошибся; нет, она, наверное, могла полюбить, но только она ведь неглупая девушка – когда я выбрал темный путь, поняла, что у такого отчаянного парня станет следующим шагом. А я не мог отказаться ни от нее, ни от своей возможности. Пытался совместить. Потом пытался отречься. На мое счастье, она ушла первой, не дав мне времени на муки. Все же она не по годам мудра, как большинство женщин, – он помолчал, сжал плечо, почувствовав подаренный браслет. И только тогда стал прощаться.

Мертвец перевел взгляд из прошлого в настоящее, оглядел, будто увидев впервые, сидевшую перед ним женщину.

– Ты права, Лискара, – ответил наемник. – Мы все меняем в памяти, прошлое непрерывно подверстывается под настоящее, как постоянно переписываемая книга.

– Как книга, написанная на песке, – уточнила Лискара. – По себе знаю, если забросить какое умение, оно уходит, стирается из памяти. Чтоб помнить, надо переживать заново. А это не всегда хочется.

– Я полтора года назад сражался с Жнецом душ насмерть. Зная, что не одолею, я просил его об этой битве, я хотел… сейчас трудно поверить, что всего лишь защитить мальчишку – соперника нынешнего кривичского царя – от неминуемой казни. А теперь с таким нетерпением ждал прибытия своего бывшего врага. Наверное, мы стали друзьями.

– Мне в это тоже трудно поверить. Но с другой стороны, вы слишком похожи, чтоб не стать таковыми.

– Он мне часто говорит о том же.

– Я про другое. Мне прежде казалось, да в самом начале нашей встречи еще, что вы только внешне люди.

Лицо наемника потемнело.

– Ты права. Нас двое, но мы всегда втроем. И даже поодиночке мы не в одиночестве. Она…