Поход Мертвеца

Кажется, оба смущались. Лискара молчала, встречаясь, изредка перебрасывалась парой слов и снова словно уходила в себя. Да и он будто не понимал случившегося. После не выдержал. Почему-то всю ночь ждал появления Либурны в своих сновидениях, напрасно. Да и с чего, вдруг пришло в голову, что она может сказать ему, ведь он видел ее во сне последний раз перед той смертью, когда вошел в город, но еще не знал о казненных дезертирах – и с той поры ни разу. Либурна шутила еще, мол, меня не станет, обязательно найди другую, только не сиди один, это всегда скверно сказывается на характере. И дай слово, что не уйдешь воевать. А вот не смог дать, ушел.

Возле своей каюты застиг Лискару. Обнял, та пыталась вырваться.

– Я не могу так, – горячо зашептал ей в ухо.

– Не надо при всех, – тихо отвечала она. – Мы же брат и сестра.

– Двоюродные. Из Урмунда, а там всё и всем можно, сама знаешь.

– И тебе? – Лискара не поднимала глаз.

– Даже мне.

Напряжение спало, когда он, пытаясь повернуться, свалился с рундука. Долго смеялись, Лискара шутила: мол, не научился быть сверху, уж лучше ей, она легкая. И пускай слышат, раз мы из Урмунда. Лицо горело, теплые тяжелые груди налились неистощимым желанием. Закусив губу, она постанывала и изредка, склонившись, целовала его грудь. Глаза стекленели.

Потом прильнула, поджав по-прежнему под себя ноги, ткнулась, как котенок, в шею. Целовала, прикусывала за мочку уха. Совсем как Либурна, подумалось и сгинуло. Дышать стало легче.

Она пошевелилась, попыталась лечь рядом, едва не потеряв равновесие и не сверзившись.

– Держи меня, – шепнула на ухо.

– Конечно, теперь так и буду. Всё равно все уже знают. Теперь точно.

– Теперь неважно. Мне не страшно, – произнесла она, как самое главное, – Ведь ты мой, ты вступишься, – и почти сразу. – Знаешь, я стакнулась сегодня с одним матросом, здоровой дылдой, он в кузне работает, кажется. Часто тут околачивался перед отплытием. Он со мной разговоры заводил, сам знаешь, какие. Я к себе побоялась одна идти.

– Потому ты и тут. И не надо никуда ходить.

– Мы не уместимся, – но Мертвец уже вставал.

– Лежи, я поговорю с капитаном. Когда это случилось?

– Первый раз вчера вечером… подожди, зачем сейчас-то?

Старший нефа нашелся сразу, будто ждал встречи. Стоял подле фальшборта вместе с жрецом бога морей, разложив карту и поглядывая то на небо, то на прочерченные на бумаге линии. Судно двигалось медленно, неохотно, словно самого Жнеца душ везло, а не его гонца. Прошла неделя с выхода из Утхи, а земля еще не показалась вдали, купцы начинали волноваться. Впрочем, капитан и без их напоминаний прекрасно знал о запаздывании, но поделать ни он, ни команда, ни жрец, еженощно возносивший молитвы о ветре, ничего не могли. Неф еле продвигался по едва колышущемуся морю, едва проходя полдюжины миль.

– Через двое суток, – недовольно ответил капитан, не поднимая головы, едва наемник подошел к нему, – Раньше никак. Все испробовали.

– Речь об одном из твоих матросов, уважаемый, – старший корабля резко обернулся к собеседнику. Недовольство превратилось в удивление, обычно купцам дела нет до экипажа нефа. Мертвец кратко обсказал суть происшедшего. Ответа пришлось ждать долго: капитан пристально смотрел на него, будто не понимая, что случилось. Наемник перебил молчание.

– Мне странно, что ты возводишь напраслину на Олека. Детина здоровый, верно, но мухи не обидит, разумом он ребенок, только и умеет, что в кузне помогать. Шильдик тебе переделывал, кстати. Четыре года со мной в плавании, а ни разу ни к кому из путешественников словом не подошел. Боится он вас.

– Дважды за сутки он приставал к моей сестре. Я могу с ним поговорить? – Капитан только плечами пожал.

– Увидеть можешь, да поговорить вряд ли удастся. Слабый он на голову, не поймете друг дружку.

– Ты, уважаемый, понимаешь, стало быть, и я разберусь, – и зашагал в трюм, выискивая кузницу.

Поговорить оказалось делом несложным, но понять куда как хитрее. Олек, ражий здоровяк, косая сажень что в рост, что в плечах, такой быка на спине милю пронесет и не заметит, в самом деле оказался разумом обижен. Что его Мертвец, что Олек наемника понимали через слово. «Рыжую, веселую такую» он помнил, понравилась, шильдик ей особенный делал, с завитушками, наверное, не понравился, но переделать всегда можно. Только ты спроси точно, что ей надо, мне боязно, ну как кричать будет или и вовсе ударит. Громадина сжался при одной этой мысли, смотреть на него было и неприятно и забавно одновременно. Мертвец пытался еще вытащить что-нибудь из детины, но безуспешно. Поспрашивал подошедшего коваля, тот только глазами лупал. Нет, быть того не может, ручаюсь. Сестра твоя, уважаемый, неверно поняла его, он-то от всей души.

– Будто сговорились, – Мертвец ругнулся и ушел к Лискаре. Та, услышав про Олека, немного успокоилась, а к вечеру и вовсе запамятовала эту историю. И не вспомнила бы, если бы, возвращаясь с ужина, снова не столкнулась с ним.