Поход Мертвеца

Мертвец поднялся и вышел на палубу. Во Фратере сходило около дюжины купцов, для остальных он – всего лишь остановка в долгом пути. Впрочем, у многих и тут имелись связи, покупатели или продавцы. Древний город, первая столица царства, основанная четыреста лет назад поселенцами, бежавшими из далекой Эльсиды. В те времена, как рассказывают легенды, далекую страну охватили мятежи, началось восстание крестьян, переросшее в смуту, но за несколько лет беспощадно подавленное. Перепуганный размахом народных выступлений царь приказал искать зачинщиков, чтобы окончательно, в зародыше, раздавить все возможности выступать против его воли. Советники не успевали писать, а рабы развешивать на площадях все новые и новые проскрипции. Счет семей, кому царь объявил войну, перевалил сперва за сотню, потом стал исчисляться тысячами. Чтоб избежать общей участи, первый полководец царя Ушид по прозванию Фугитор собрал в тайном месте невдалеке от столицы флот в полсотни галер и дирем; он планировал идти походом на столицу царства, но в стане его друзей оказался предатель, поведавший о планах государю. Войско выступило немедля и к полуночи оказалось перед лагерем Ушида. Полководец, не желая битвы, один вышел против тысячи воинства – и никто из воинов не посмел убить его. Ушид, поняв, что ни взять столицу, ни казнить изувера не получится, предпочел уйти. Собрав свой флот, он обошел несколько ближайших портов, так число его галер увеличилось до полутора сотен, а дирем до сотни, он ушел далеко на север, с родными и близкими, с семьями товарищей своих и их товарищей и друзей, и, добравшись до полуострова, основал город Фратер, – от этого времени проистекает начало истории сперва Лантийского, а потом и Урмундского царства, известное наемнику еще по годам учебы.

Лискара начала собираться спозаранку, попросив матросов принести ее сундуки в каюту. Но перед этим ей пришлось переговорить едва не с половиной путешествующих – приходили не только невольные свидетели схватки, но и те, кто за ночь успел прознать о случившимся. Не так велик неф, чтоб слушок о бое одного из путешественников с матросом не разлетелся по нему, подобно звону колокола. Многие пришли поддержать, но еще больше обратиться к самому поединщику. О Мертвеце знали, слышали от друзей или через них о его работе, но вот за делом увидели впервые. За словами сопереживания сестре следовали вопросы к наемнику. Еще бы, не каждый день узнаешь о человеке, пусть и охотнике за чудовищами, который одним ударом может так искалечить детину ростом чуть не вдвое выше, что тот самостоятельно ныне и ходить не в силах и питается с ложечки. Конечно, многим захотелось иметь в друзьях Мертвеца, ведь торговля это одно, а пересечение интересов совсем другое.

Мертвец поначалу слушал, не особо вникая в разговоры, потом резко поднялся и выставил всех вон, заперев дверь. Сколько ни постукивали снаружи, уже не отпирал.

– Вот, стал знаменитостью, – произнесла Лискара, подходя и наемнику и прижимаясь. Все никак не могла отойти от случившегося, но пыталась хорохориться, оставаться прежней хотя бы острым языком. – Надо было пользоваться случаем, что ж ты их так.

– А что мне – вполовину их ряды уменьшить? Кого тогда в Эльсиду везти? Купцы об этом меня и прежде просили не раз, думали, сейчас я вдруг соглашусь их ряды чистить, – взгляд упал на рундук, заваленный подношениями. – Надо выставить за дверь, чтоб не подумали.

– Завтра, все завтра, – прошептала она, расшнуровывая его рубашку. – Не хочется больше ни о чем думать.

Ночь они провели вместе, подремали, вцепившись друг в друга. Потом Лискара вскочила, занявшись сортировкой. Позвала матросов, велев принести два сундука с украшениями, хоть все и подготовлено заранее ее сестрой, но перепроверка не помешает. Мысли, верно, все возвращались к Олеку, даже объятия и поцелуи не помогли. Ночью она вздрагивала поминутно, сны снились не из приятных. Так и не рассказала Мертвецу, чего от нее добивался детина. Лапал и все, и хвала богам, не помял, медведь, – вот и все, что ответила. Он же тебя боялся, зачем-то возражал наемник, спохватываясь, извинялся, на что Лискара махала рукой: сам видел, хоть и боялся, да естество не обманешь. Мужик всегда мужиком останется, хоть начисто ему мозги вышиби.

Когда неф пришвартовался, первым спустили именно Олека. Громадина сам идти не мог, спускался, тяжко хромая, при помощи матросов, державших за плечи. Ныл, оглядываясь поминутно, плакал, жалеючись.

– Никогда с корабля не сходил. Плохо мне будет, родные, не спускайте, оставьте, нечего мне на земле делать. Я все как-то да пригожусь.

Его погрузили в двуколку, капитан подошел к извозчику, сел на козлы и приказал нахлестывать что есть силы – к ближайшему госпиталю. Именно в этот миг Лискару отпустило. Она осела посреди разложенных украшений, зарыдала в голос. Наемник подошел к ней, женщина вцепилась в рубашку, притянула к себе. Плакала, теперь уж тише, содрогаясь всем телом. Потом замолчала.