- Где я? - прошептал он в недоумении, на время забыв о несчастье, поразившем его несколько часов назад и не угадывая того, что с ним случилось.
- Вы у друга, - отвечала Баккара со смущением. Она подошла к камину, где зажгла две свечки. Свет вдруг облил фигуру этой женщины, и Фернан вскрикнул от восторга.
Фернан, видел Баккара только один раз в жизни у окна Вишни, несколько дней тому назад. Тогда он смотрел на нее так невнимательно, что теперь не узнал ее, видя в ней только женщину, удивительная красота которой как бы олицетворяла собой самые идеальные творения скульпторов и живописцев.
Пока, по приказанию доктора, Фернану предоставили спать, чтобы придти понемногу в чувства. Баккара, подобно полководцу, составляющему в несколько минут план сражения, успела в один миг, одним движением руки сделать себя еще прекраснее и обольстительнее прежнего.
Синий бархатный пеньюар обрисовывал до половины ее гибкий стан и прекрасные формы. По полуобнаженным плечам рассыпались золотистые локоны. Горе, смешанное с радостью, придавало ее лицу какое-то восхитительное одушевление, а любовь делала ее столь прекрасной, что красота Эрмины, Вишни и даже самой Жанны с ее аристократическим профилем, померкли бы перед этой чарующей красотой.
Фернан спрашивал себя, не ангел ли стоял перед ним и не находится ли уж он в лучшем мире. Баккара воротилась к нему, бросилась с какой-то сладострастной небрежностью в широкое кресло, стоявшее у изголовья кровати, и взяв в свои прекрасные белые ручки руку Фернана, устремила на него лихорадочный взгляд, полный магнетического тока.
- Доктор предписал вам покой, - сказала она,- покой безусловный… Не следует говорить, не следует вставать. Надо быть рассудительным и благоразумным.
Голос Баккара был такой кроткий и ласкающий, что Фернан содрогнулся до глубины души.
- Вы были очень больны, - продолжала Баккара. - Вы упали в обморок на улице и если бы меня там не было…
- Вы были там? - проговорил молодой человек с возрастающим удивлением.
- Да, - отвечала Баккара, слегка покраснев, - я проезжала… Случайно… Велела карете остановиться… И так как я вас узнала…
- Вы меня узнали? - спросил он, внимательно посмотрев на нее, и как бы припоминая, где он ее видел.
- Да, - отвечала Баккара, - а вы меня не узнаете?
- Мне кажется… Я думаю…- проговорил Фернан, пораженный дивной красотой куртизанки.
- Я сестра Вишни, - сказала она тихо, опуская глаза.
Имя Вишни было лучом света для Фернана.
- Ах, да! - отвечал он, - помню.,. Я видел вас у окна Вишни.
- Именно. Но, - продолжала она кротко и настоятельно, взяв его за руки, - мы поговорим об этом после… завтра. Когда вам будет лучше. А теперь не следует много говорить. Надо быть послушным.
Говоря это тоном старшей сестры, которая читает ласковую мораль, она склонилась к нему и поцеловала его в лоб.
Поцелуй этот опалил Фернана и заставил его вздрогнуть.
Ему показалось даже, что вместе с этим поцелуем жилам его сообщилась какая-то лихорадочность, и он подумал, что его странный сон все еще продолжается.
Баккара была так прекрасна, что могла свести с ума и мудреца.
Ночь близилась быстро. Бледный свет сумерек не проникал больше через шелковые занавески окон. Угасающий огонь камина, изредка вспыхивая, бросал причудливые отблески на предметы, окружающие Фернана, а Баккара была все еще тут, наклонясь над ним и пожимая его руки. Молодому человеку казалось, что он слышит учащенное биение ее сердца, и потом еще - было ли то следствием его галлюцинации, была ли то действительность? - ему показалось, что по этим румяным устам скользнуло слово, мелодическое и нежное, как дыхание вечернего ветерка,, слово, которое всегда будет шевелить все фибры сердца мужчины, слово, гимн или песня, которую одни женщины умеют произносить с таинственной и невыразимой гармонией:
- Я люблю тебя!
А это слово будет всегда потрясать юношескую душу.
Ночь прошла, настало утро. Солнечный луч, скользя по обнаженным деревьям сада, проник за мягкие занавески алькова Баккара и играл в белокурых волосах куртизанки и на бледном лице Фернана. Фернан мгновенно забыл Эрмину и думал, что он все еще бредит.
Баккара держала его голову в своих руках и, смотря на него с любовью, восторженно повторяла:
- Я люблю тебя! О! Я люблю тебя!
Но вдруг, около девяти часов, на улице послышался шум шагов и голосов. Баккара проворно спрыгнула на пол, испуганная, этой суматохой, причина которой была ей неизвестна.
Едва только она! успела накинуть на себя капот и надеть на ноги туфли, как в дверь сильно постучались.
- Именем закона, отворите! - послышалось снаружи.
Баккара была честная женщина в обыкновенном смысле этого слова. Она никогда не крала и не вмешивалась в политику, следовательно ей нечего было бояться. И однако, она содрогнулась при этом повелительном приказании, до того могущественен ужас, внушаемый во Франции полицией. Бедная женщина растерялась от испуга. Она в недоумении взглянула на Фернана, удивленного не меньше ее, и отперла дверь, бледная как белые статуи, видневшиеся в саду.