Похождения Тома Соуэра

Засданіе было прервано. Мальчики отомстили за себя. Наступили каникулы [3].

ГЛАВА XXIII

Томъ примкнулъ къ обществу «Юныхъ трезвенниковъ», его привлекала декоративность ихъ костюма. Онъ далъ обтъ не курить, не жевать табаку, не сквернословить, пока онъ будетъ состоять братчикомъ. Но онъ узналъ тутъ нчто новое, а именно то, что стоитъ пообщать не длать чего-нибудь, чтобы захотлось сдлать именно это. Его стало страшно мучить желаніе напиться и поругаться, и оно усилилось до того, что лишь надежда покрасоваться гд-нибудь съ своимъ пупсовымъ шарфомъ удержала его отъ выхода изъ общества. Скоро наступало «Четвертое іюля», но онъ пересталъ думать объ этомъ дн, не проносивъ своихъ путъ еще и двухъ сутокъ, а возложилъ свои надежды на стараго Фразера, мирового судью, который лежалъ уже на смертномъ одр, и котораго должны были, разумется, хоронить съ большой церемоніей, согласно его высокому званію. Въ теченіе трехъ дней, Томъ очень интересовался здоровьемъ мистера Фразера, старался разузнавать, каково ему? Иногда надежды его такъ повышались, что онъ вынималъ вс свои мундирныя отличія и примрялъ ихъ передъ зеркаломъ. Но старому судь было то лучше, то хуже, что выводило Тома изъ себя. Наконецъ, стало извстно, что ему гораздо лучше, онъ поправляется. Тому было досадно, онъ чувствовалъ даже что-то врод обиды. Онъ подалъ въ отставку тотчасъ же, а въ ту же самую ночь старику стало вдругъ хуже и онъ умеръ. Томъ ршилъ не доврять боле никогда и никому въ подобныхъ случаяхъ. Похороны были очень пышныя и братчики парадировали на нихъ съ величіемъ, разсчитаннымъ на то, чтобы уморить завистью покинувшаго ихъ сочлена.

Но Томъ былъ теперь человкъ свободный; это тоже что-нибудь значило. Онъ могъ пить и сквернословить, если пожелаетъ, но, къ его удивленію, ему вовсе этого не хотлось. Простая возможность длать все это невозбранно отнимала у него всякую охоту къ тому, лишало дло его прелести.

Онъ сталъ замчать, что вакаціи, которыхъ онъ ждалъ такъ страстно, начинали его тяготить. Онъ вздумалъ было вести дневникъ, но не случалось ршительно ничего въ эти дни, и потому онъ отбросилъ эту затю.

Первоклассный изъ всхъ черныхъ менестрелей явился въ мстечко и произвелъ впечатлніе. Томъ и Джо Гарперъ образовали тотчасъ оркестръ и это тшило ихъ вътеченіе двухъ сутокъ.

Даже празднованіе знаменитаго «Четвертаго іюля», такъ сказать, оплошало, потому что въ этотъ день былъ ливень, и самый большой человкъ въ свт (какъ предполагалъ Томъ), мистеръ Бентонъ, членъ сверо-американскаго сената, ршительно не оправдалъ ожиданій: онъ не былъ двадцатипятифутоваго роста, даже близко къ тому не подходилъ.

Прибылъ циркъ. Мальчики играли потомъ въ циркъ три дня, устроивъ палатки изъ драныхъ ковровъ. Плата за входъ была: три булавки съ мальчика, дв съ двочки. Потомъ и эта забава была оставлена.

Было нсколько «баловъ» у мальчиковъ и у двочекъ, но на нихъ было уже до того весело, что въ скучныхъ промежуткахъ между ними было еще скучне.

Бекки Татшеръ ухала на вакаціи къ родителямъ, жившимъ въ Константинопол, слдовательно, не оставалось ничего свтлаго въ жизни! А тайна, касавшаяся убійства, оставалась хронической мукой Тома. Это была истинная язва по своей неотступной боли.

А тутъ онъ заболлъ корью.

И въ теченіе двухъ длинныхъ недль, онъ пролежалъ въ заключеніи, умирая для міра и всего происходившаго въ немъ. Онъ проболлъ очень тяжко, оставался безучастнымъ ко всему, а когда поднялся снова на ноги и сталъ слабо бродить по мстечку, то замтилъ, что на всемъ и на всхъ лежала печать унынія. Какъ онъ узналъ, здсь было совершено много «обращеній» и не только взрослые, но вс двочки и мальчики «поняли религію». Томъ розыскивалъ, все еще не теряя надежды, хотя одну гршную физіономію, но разочаровывался повсюду. Джо Гарперъ сидлъ надъ Библіей; Томъ отвернулся отъ печальнаго зрлища и пошелъ къ Бену Роджерсу, но встртилъ его на пути: Бенъ занимался посщеніемъ бдныхъ и шелъ съ корзиною, наполненною душеспасительными брошюрками. Томъ поймалъ Джима Голлиса; тотъ обратилъ его вниманіе на перенесенную имъ корь, какъ на предостереженіе свыше. Словомъ, всякій мальчикъ, встрченный имъ, прибавлялъ лишнюю тяжесть къ его угнетенности и, когда въ отчаяніи онъ бросился за утшеніемъ къ своему закадычному другу, Гекльберри Финну, и тотъ встртилъ его какимъ-то текстомъ, ему стало жутко, онъ воротился домой и залзъ въ постель, убждаясь въ томъ, что онъ одинъ во всемъ поселк былъ осужденъ на вчную, вчную погибель.