Похвала добродетели

— Ослепнуть бы тебе, — тихо сказала женщина и, схватив сына за руку, втащила его в дом.

«Даже этот паршивый немец сразу понял, что я — коммунист. Пока, может быть, еще не совсем, но не все ли равно?..» — с гордостью размышлял Азрет о происшедшем.

Незаметно выскользнув из дому, он побежал к Кайсыну и рассказал ему о том, что было у них во дворе.

— Но почему он понял, что я — коммунист? — спросил Азрет. — Как ты думаешь?

— Э, Азрет, глупый ты еще, вот что я скажу. Для них каждый советский человек — большевик, коммунист. И, пожалуй, это — единственное, в чем они не ошибаются.

...А через два дня встревоженный, запыхавшийся Кайсын влетел в кухню к Азрету и от порога крикнул:

— Слышал?..

Он долго не мог отдышаться.

— Что случилось? — спросил Азрет. — Что с тобой?

— А то, что они заняли школу! Больницу там сделали для своих раненых. Где теперь учиться будем?

— А ты еще надеялся учиться? — горько пошутил Азрет. — Ничего, мы и недоучившиеся вполне их устраиваем...

— У-у, твари! — со злостью выдавил из себя Кайсын. — Ну, подождите, вот вернутся наши... — Прервав себя, он приблизился к другу и чуть слышно спросил: — Слушай, а они вернутся? Ты в этом уверен?

— Дурак! — отрезал Азрет. — Неужели сомневаешься?

— Да нет, не то что сомневаюсь, но все-таки слишком уж далеко зашло дело.

— Тем дальше им придется драпать, — заключил Азрет. — И тем больше фашистских солдат останется на нашей земле. Мертвецами. А теперь хватит болтать, пойдем.

...В школьном дворе творилось такое, что Кайсын едва удержался от слез, а Азрет до боли закусил нижнюю губу: дюжий солдат деловито и спокойно разбивал топором школьные парты, и осколки от них, доски, щепки валялись вокруг.

— Глянь, — шепнул Кайсын Азрету, — они и столбы от турника срубили. Старался Магомет, вбивал их в землю, а эти гады...

— И скамейку нашего Тебо, — добавил Азрет. — Чем это все им мешало?

Потихоньку ребята приблизились ко входу в школу и здесь, на дверях, увидели большой портрет Гитлера: скривленный в исступленной речи рот, косой чуб над глазом...

Парни молча переглянулись и, заметив немецкого часового с автоматом, поспешили убраться. Они шли с низко опущенными головами, ссутулившиеся, словно все увиденное давило на их неокрепшие спины непосильной тяжестью.

II

На другое утро, когда Азрет еще спал, укрывшись старым отцовским полушубком, в кухню вбежала чем-то встревоженная мать Кайсына — Фатимат.

— Слышала, что случилось? — спросила она у матери Азрета, и парень мигом проснулся.

— Нет! А что? — откликнулся он вместо матери.

— Иду я, значит, вечером к роднику за водой, прохожу мимо школы — и что бы, вы думали, вижу? Вижу над дверью какой-то портрет. Чей, думаю, портрет? Оставила ведра, подошла поближе, смотрю — ихний царь Итлер, задери его голодные волки. А морда-то его вся навозом залеплена...

— О, аллах, да кто же это отважился? — испуганно воскликнула Абидат.

— Этого никто не знает, — ответила гостья и тихо добавила: — Только смельчак этот накликал на себя беду. Они ведь с учеными собаками могут найти. Есть у них, говорят, такие остроухие собаки, которые кого хочешь найдут.

Сердце Азрета гулко и быстро билось, но он старался не показать своего волнения. Конечно, это Кайсын, его рук дело. «Кроме нас с ним, кажется, никто так близко к школе не подходил и никто, значит, не видел портрета, тем более что и повесили-то его только вчера...»

И он представил себе, как гитлеровцы ведут на расстрел его друга, длинноногого, тощего Кайсына... Ведут на расстрел...

Вскочив с постели, Азрет без завтрака удрал из дому.

Кайсына он застал во дворе — тот готовил для печки щепу. Отозвав друга в сторонку, он тихо спросил:

— Это ты сделал?

— Что?

— Гитлера навозом заляпал ты?

— Нет, — коротко и жестко ответил Кайсын и отвернулся от товарища.

Но Азрет точно знал — чутье не обманывало его: это мог сделать только Кайсын! И дрожащим от обиды голосом он сказал:

— Ладно... Значит, ты считаешь, что я способен на предательство? — Он повернулся, чтобы уйти. — Если так, забудь о нашей дружбе...

— Подожди, подожди, — дернул товарища за рукав Кайсын. — Не кипятись понапрасну. Да, Азрет, это я. А зачем они, сволочи, вешают своего Гитлера на нашей школе? Что ж нам, делать вид, что так и надо?

— Слушай, Кайсын, а если тебя найдут? — вразумлял друга Азрет. — Пойми, у них есть какие-то особенные собаки-ищейки. Если с такой собакой пойдут по твоему следу...

— Да пусть хоть с ишаком идут! — махнул рукой Кайсын. — Не боюсь я ничего, ясно тебе?

— Ясно-то ясно, — замялся Азрет, не зная, что же еще сказать, как предостеречь друга от опасности.

— И вообще, — продолжал Кайсын, — мы с матерью уезжаем к родным в Верхний поселок, — какая здесь теперь жизнь, да еще и без коровы? А у тетки пока что есть корова, тетка, бедная, совсем одна осталась, очень нас зовет, немцев до смерти боится.