Похвала добродетели

— Правильно! — продолжала бийче. — По обычаю предков. Чтоб в дом не с пустыми руками. Мы — кому-то, кто-то — нам. Все правильно!

Спорить больше было не о чем. Зулкарней Азнаурович встал с дивана и почему-то поплелся на кухню. Там он раскрыл окно и стал с жадностью вдыхать свежий утренний воздух. А в горле застрял комок и не давал дышать полной грудью. «Взятка ли, подарок ли? — Одна и та же беспокойная мысль мечется по лабиринту мозговых извилин и не находит выхода. — Выпить? Не поможет... Взятка ли, подарок ли?..»

Впервые, кажется, в жизни отправился на работу, не позавтракав. Погруженный в свои думы, не ответил на приветствия секретарши.

Грузно опустился в уютное насиженное кресло и весь ушел в свои тяжелые, невеселые раздумья. А может, не надо так переживать? Может быть, бийче права? Вдруг этот человек хотел выразить свое доброе ко мне отношение, но не нашел слов и решил заменить их подарком? Стоит ли брать под сомнение искренность древних горских обычаев? Дарили же коней, бурки, сабли! Сегодня — он мне, завтра — я... Рука об руку... Рука дружбы... Рука — руку... Тьфу! На руку нечист... Тьфу, тьфу! Не то! Совсем не то! Рука дружбы протянута — прими ее! Вот!

Зулкарней Азнаурович протянул руку к пачке сигарет, лежащих на столе, и заметил, что рука его будто чужая. Он не узнавал ее, бледную, дрожащую. Он хлопнул левой рукой по правой, вскочил с кресла и нервно зашагал по широкой ковровой дорожке. И все-таки это взятка. Самая настоящая. Классический образец взятки. Не друг ему этот Оймаков, не родственник. Какого шайтана должен он подносить двухсотрублевые подарки?! Надо сейчас же позвонить домой и сказать жене, чтобы подар... то есть, пропади она пропадом, взятка была немедленно возвращена тому наглецу, который осмелился ее предложить.

Зулкарней сын Азнаура потянулся к телефонной трубке, но рука его бессильно повисла на полпути... Ваза, конечно, редкостная. А жена как обрадовалась... Итальянская, вероятно, вещь. А может, французская. Ни у кого такой нет. И где только раздобыл ее этот сукин сын?

Жена так обрадовалась...

Так обрадовалась...

Обрадовалась...

Радовалась...

Нет, подарок, а не взятка!

Не взятка... Не взятка? Почему-то сухо во рту и влажно между лопаток. Не подарок? Проклятье!

Голова кружится, и сердце бьется учащенно. Пойти, что ли, пообедать? Уже время.

Взятка ли, подарок ли — да пусть горит адским пламенем! Разве мало других забот? Выбросить это из головы! Да! В огне не горит, в воде не тонет... Из головы не выбрасывается... Нет, надо идти обедать. И не домой, а в ресторан. И ни о чем не думать. Разве трудно ни о чем не думать? Раньше при желании это легко удавалось. «Под бокалов звон хрустальный...» Да про-па-а-ди ты!

Ресторан. На столе — хрустальная ваза с фруктами. Зулкарней Азнаурович отодвинул ее на край стола и отвернулся. На соседних столах — тоже вазы. Много ваз. И, кажется, все они шевелятся. Зулкарней Азнаурович прикрыл глаза ладонью. Послышался какой-то дурацкий нечеловеческий хохот на фоне мелодичного пения хрусталя.

Взятка или подарок, черт побери?! Кошелек или жизнь... нет, не то! «Я тебе свой дар заве-е-етный...»

Шарахнувшись от официантки с огромными серьгами из горного хрусталя, Зулкарней Азнаурович быстро покинул ресторан. «Вот сейчас приду домой, — думал он, — разобью эту вазу... или подар... и осколки брошу в ведро. В мусорное. В самое мусорное. Хватит. С меня довольно. Все станет на свои места. Домой только дойти бы. Почему такая длинная дорога? Сердце уже не выдерживает... Кто завел эту глупую песню. Почему, хочешь не хочешь, а должен слушать вопли динамика на столбе?!» А из громкоговорителя неслось на всю улицу:

Не могу я тебе в день рождения
Дорогие подарки дарить...

Домой, домой.

А вдоль сквера — вазы с цветами, а многоструйный фонтан вздымает ввысь хрустальные брызги воды, ослепительно сверкающие в лучах летнего солнца...

Скорее бы, скорее бы до дому!

...Жена постояла минутку в растерянности, затем приложила ладонь к мокрому от холодного пота лбу Зулкарнея Азнауровича:

— Боже мой! Что с тобой творится? Кровь совсем ушла с твоего лица!

— Молчи, женщина. Прочь с дороги. — Зулкарней Азнаурович устало отстранил в сторону испуганную жену, вошел в комнату и остановился у серванта.

А на серванте... Тысячи ярких искр испускала ваза, величественно и гордо стоящая на самом видном месте большой гостиной.

Он не хотел касаться ее руками. Он схватил стул, поднял его высоко, замахнулся и... поставил стул на пол. Может, все-таки подарок?

— Да что же с тобой случилось? — почти закричала жена. — Вымолви хоть слово!

Зулкарней Азнаурович медленно закрыл глаза. А когда он их открыл, двое в белых халатах суетились вокруг него, заправляя шприцы и откупоривая флаконы с лекарствами.

«Зачем они пришли? — вяло подумал он. — И почему так ноет сердце?» В это время будто из глубокой таинственной пещеры донеслись тягучие и гулкие слова: «Я принес тебе гостинец, и гостинец не просто-о-ой...»