Похвала добродетели

— Иди, иди, — начала терять терпение Кермахан. Пусть твое. Только я хочу посидеть у окна. Иди, милый, какая тебе разница, где спать.

С высоты в восемь километров земля была особенно красива. Ровные зеленые квадраты иногда перерезались серебряными змейками рек. Города и села были маленькими и тоже очень аккуратными. Небо куда голубее, чем над родным аулом. А потом пошли облака, и вскоре самолет залез в туман, как ложка в сметану, и Кермахан равнодушно отвернулась. Смотреть на облака сверху для нее было делом не новым. Аул, из которого лет шестьдесят назад увез ее Таусолтан, был выше облаков, что порою укутывали ущелье.

Потом белозубая хозяйка снова пристегнула ее к креслу, и самолет коснулся бетонной дорожки. И только тут Кермахан впервые прочувствовала, что такое самолет. Выйдя, она с уважением посмотрела на серебристую птицу и торопливо пошла за своим Таусолтаном в здание аэровокзала.

В Москве Кермахан бывала не раз. И теперь, как всегда, она большую часть времени проводила под землей, разглядывая сказочные залы метро. Особой любовью пользовался у нее эскалатор. Всякий раз Кермахан желала рая на том свете человеку, который смастерил эту живую лестницу, что сама ходит.

А когда настало время отъезда, старый Таусолтан сказал:

— Послушай, женщина. На завтра билетов на самолет нет. Может, поездом?

— Можно и поездом, — ответила Кермахан неуверенно. — Только зачем такая спешка?

— Значит, самолетом?

И Кермахан ответила, не поднимая на мужа глаз, как в былые времена отвечали балкарские женщины горцам:

— Пусть будет, как хочешь ты. Разве может та, что носит платок, спорить с тем, что носит папаху.

«Как сердце подскажет...» Перевод М. Эльберда

Те люди, которые утверждают, что беда обычно приходит неожиданно и в самое неподходящее время, правы только наполовину.

Их правота касается той части этого мудрого изречения, где сказано о неожиданности. И действительно, не предупреждая о своем визите ни по телефону, ни по телеграфу, беда обрушивается на избранную ею голову коварно и бесшумно, как тот камень со скалы, что висит над дорогой по пути в Герпегеж. (Заметим в скобках, что грозные силы не дремлют и способны порою настигнуть нас даже в самой цитадели комфортабельной городской цивилизации. Будь то цветочная ваза или бутылка из-под кефира, летящие с пятого этажа.)

Ну, а там, где речь о времени, автор афоризма и его последователи дали промашку. Ведь не бывает подходящего времени для беды! Не бывает. Это для радости время всегда подходящее!

Вот и наш старинный друг Зулкарней сын Азнаура тоже не планировал на несчастья ни одну из того великого множества минут, которые были отпущены ему природой для жизни. И тем не менее неприятные минуты случалось переживать и ему. Чаще он испытывал сладкую, как ореховая халва, радость, иногда — горькую, как гнилой орех, печаль. Да, жизнь все-таки не эдем, где в райской оранжерее круглосуточно зреют персики, виноград и другие сахаристые витаминизированные продукты, которые вам то и дело преподносят нежные гурии, эти улыбчатые райские стюардессы.

...Того, что случилось с нашим Зулкарнеем Азнауровичем, мы не пожелаем даже недругам своим (особенно, если в это время наши собственные дела идут хорошо!).

Лежит сын Азнаура в светлой и прохладной, как саван, больничной палате. Рядом на тумбочке — градусник, таблетки какие-то да стакан воды. Все вокруг погружено в крахмально-белую стерильную тишину. Слышит больной только стук своего чуткого, измученного сердца. А может, это стучат часы, вделанные в противоположную стенку? Нет, сердце. Его чуткое, измученное сердце... Чем же все теперь кончится? Одному аллаху, самому безошибочному диагносту, да лечащему терапевту это ведомо.

Он вспоминает случившееся, будто кошмарный сон, который обычно посещает нас после жирной баранины, с аппетитом съеденной во время долгого товарищеского ужина.

* * *

А началось это, кажется, в пятницу. Зулкарней Азнаурович еще лежал в мягкой и теплой, как ладони жены, постели и внимал спору черного и белого джиннов: первый говорил, что можно еще подремать и торопиться не надо, второй что-то робко ворковал о служебном долге и пагубных последствиях лени. Конец спору положил энергичный стук в дверь, а затем — протяжный мелодичный электрозвонок. Белый джинн победил. «Кому это не спится в такую рань?» — подумал Азнауров сын и толкнул в бок супругу, мирно посапывающую рядом.

— Эй, жена, к нам кто-то стучится и звонит!

Тихо постанывая и потягиваясь, жена встала, надела шелковый атласный халат и зашлепала в стоптанных тапочках к двери.

— Это кто?

— Это я, Оймаков Заурбек, извините меня! — послышалось с лестничной клетки.

Неожиданный визитер был проведен в гостиную.

— Садитесь, пожалуйста. Я сейчас... — Бийче поспешила к мужу.

Не скоро хозяева вышли к гостю. А тот пока осматривал богатую обстановку комнаты: красновато-коричневое пианино, телевизор с экраном величиной с корыто, столовый гарнитур из дорогого дерева, а в углу — скромно, но с достоинством поблескивающий округлыми формами белый телефон.