Похвала добродетели

Гость покосился на свой сверток. «Не выглядела бы ты здесь, — подумал он, — как плешивая овца в благополучном стаде! Может, лучше устроить для Азнаурова сына хороший ужин? Недаром ведь говорят: «Не дари коня, да угости как следует!» Нарты в таких случаях не ошиблись...»

— О-о, дорогой гость! — Это вошел Зулкарней Азнаурович. — Как вы поживаете, как чувствуете себя?

— Спасибо, — визитер вскочил с места. — Мы живы-здоровы, желаем и вам всякого благополучия, уважаемый Зулкарней.

— Сидите, сидите, — сказал хозяин, бросив мимолетный взгляд на таинственный сверток.

Не прошло и получаса, необходимых для выяснения самочувствия всех родных и близких. Наступила пауза, в течение которой хозяин мог отдышаться, а гость — собраться с мыслями.

— Я — Оймаков Заурбек, отец того шалопая, который стоит на трудовой вахте в поле вашего зрения. — Гость начал уверенно (чувствовалось, что первую фразу он сочинил еще вчера), но дальше он, видимо, сбился и от волнения перескакивал с «вы» на «ты» и обратно. — Хоть и вижу я тебя впервые, но про вас слышал много. Диммо зовут нашего. Дай ему... вам то есть, аллах много здоровья и счастья. Добрых слов о тебе много говорят. Диммо — вы его, наверное, знаете.

— А-а, — оживился Зулкарней Азнаурович. — Знаю такого. Каменщик. Показывали мне его. Толку от него, говорили, ни... немало. Самый долговя... высокий в управлении.

— Да-да! Он самый. Пусть будет долговя... долгой твоя жизнь!

— Так какая помощь от меня требуется?

— Ну, как бы это сказать... Вам виднее. Большой начальник... Где уж нам к тебе со своими советами лезть! Давно парень наш работает. Утомился бедняга! Вот и в отделе кадров скажут. Оттуда как раз заместитель на пенсию ушел... А этот шалопай из сил выбился. Усталый домой приходит. Качается. Ноги еле держат. Ведь не в конторе он все-таки...

Зулкарней Азнаурович задумался. Нахмурив брови и скрестив руки на груди, он мрачно уставился в пол.

— Но зачем ему конторская работа? — спросил он наконец. — Сын твой молод. И потом профессия каменщика — нужная, почетная.

— Оно, конечно, верно, — с готовностью согласился Оймаков. — Почетная. Почти как профессия заместителя начальника отдела кадров. Вы правы, как никто прав быть не может. Как считаешь лучите, так и сделай. Как сердце подскажет.

Заурбек встал, улыбнулся и, кротко поклонившись, направился к двери.

— Э-э, вы, кажется, что-то забыли! — напомнил Зулкарней Азнаурович.

— Не беспокойтесь, — тихо ответил Оймаков. — Это я от души. Чтоб не с пустыми руками в дом войти. По обычаю предков. Как сердце подсказало...

— Тогда останьтесь хоть позавтракать. По рюмочке, а?

Но гость, не переставая улыбаться расслабленно-томной улыбкой, скрылся за дверью. Зулкарней Азнаурович так и простоял с раскинутыми в сторону руками и открытым ртом, пока в комнату не вошла бийче.

Она быстро развернула сверток и ахнула. Затем поставила это на стол и позвала мужа:

— Ты только посмотри, какое чудо!

Хозяин дома в растерянности разглядывал сделанное «по обычаю предков» подношение:

— Ты... ты знаешь, что это такое? — медленно растягивая слова, спросил он жену.

— Я же не слепая! Конечно, знаю. Хрустальная ваза. Да еще какая. В жизни не видала ничего подобного!

— Это — взятка! — твердо произнес Зулкарней Азнаурович.

— Всякие шутки с женой — это глупые шутки.

— Я не шучу. Надо вернуть это чудо хозяину, да еще и выругать его как следует!

— Но ведь он — от чистой души! Как сердце подсказывало! Не обижай человека. Это будет бестактно или просто грубо. Некультурно, понимаешь?!

— Как сердце, говоришь, подсказало? — передразнил хозяин и тихо опустился на диван. — А ты слышала, что он толковал о своем шалопае?

Бийче мягко подсела к мужу и ласково погладила его руку.

— Это ведь не нами придумано. Человек человеку — друг, товарищ и брат. Забыл, в какое время мы живем? Он тебе делает добро, ты — его шалопаю... Что здесь плохого? А взятка — это слово придумано завистниками. Да и где тут взятка? По-да-рок! Клянусь памятью покойного отца! Подарок...

— А я не уверен, что это подарок. Боюсь, не кроется ли здесь какой-нибудь подвох...

— Ну что ты, — успокоительно щебетала жена. — Разве не видно было, как этот человек говорил с тобой застенчиво и уважительно.

— Значит, подарок, — перебил Зулкарней Азнаурович, покосившись на вазу, искрометно сверкавшую идеально отшлифованными гранями. — А ты знаешь, сколько может стоить такое полуметровое сооружение из хрусталя, да еще оправленное сверху в позолоченное серебро?

— Да, пожалуй, сотни две, — неуверенно ответила жена, которая в других случаях обычно определяла цену вещам очень быстро и с большой точностью.

— А вот ты сама можешь сделать кому-нибудь подарок в двести рублей? — коварно спросил муж.

Бийче усмехнулась:

— Видно, память, мой милый, у тебя ослабла. Разве наш ковер, который мы подарили твоему начальнику на новоселье, стоил дешевле?

— Вот глупая женщина! — возмутился Зулкарней Азнаурович. — Не путай разные вещи. Ведь мы — совсем другое дело! Мы — от души! Как сердце... — Он вдруг поперхнулся и замолчал.