Похвала добродетели

— Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота! — простонал Хасан и, заткнув за пояс буксирный крюк, решительно нырнул в воду. Он знал, за что цеплять крюк, знал, где искать на ощупь «ухо» крепления, но густая грязная вода обжигала ледяной стужей, по дну неимоверно тяжело было передвигаться из-за вязкого ила, а чтобы подтягивать трос, приходилось напрягать последние силы. Наконец его онемевшие руки наткнулись на скользкую броню танка. Пока не задохнулся, он еще успел подтянуться, влезть на броню и подняться на ноги. Глубины над танком оказалось ровно столько, что можно было высунуть над водой голову. Хасан отдышался и вытер жидкую муть с лица. В пяти метрах от него торчали из болотной жижи головы Князева и Шевчука. Парни молчали и только удивленно смотрели на Хасана.

— Это еще не все, — прохрипел Хасан. — Сейчас мы его за ушко и...

Он побольше набрал воздуху в легкие и опустился под воду. Повезло. Крюк удалось закрепить быстро. Цепляясь за трос, скользя по нему руками, Хасан благополучно выволок себя на мелкое место, а там его подхватили друзья.

Обессиленные, они с минуту постояли, привалившись к своему танку.

— Давайте, ребята, «отдохнем» внутри, — сказал Игорь.

— По местам! — негромко скомандовал Хасан. — Как бы эти горе-подводники не задохнулись.

Надсадно ревя, вздрагивая и как бы негодуя, 95‑й медленно попятился. Мутная жижа над болотом вздрогнула. Затем шумно забурлила.

— Ага! — крикнул Кузьма. — Эти оболтусы догадались врубить мотор! Теперь в самый раз.

Из болота показалась тупая корма, затем верхушка башни.

— Э-э-й, ухнем! — пропел Игорь.

Дальше — легче. Вот и весь танк на берегу, и сам уже в состоянии пятиться задом, и трос дал слабину... Все!

«О ЧЕМ ГРУСТИШЬ, ДЕВЧОНКА?»

Галя усердно стирала, когда в репродукторе раздалась знакомая мелодия. Затем на фоне приглушенной музыки диктор объявил: «В эфире передача «Отчизне служат земляки». Мы расскажем о боевых буднях молодых солдат...» Галя распрямила спину, отжала белье и, подойдя к репродуктору, увеличила громкость. В эту минуту в летнюю пристройку зашла мать.

— Отдохни, дочь моя. Устала, бедняжка, вижу, что устала, да перейдут ко мне твои болезни. А это что за шум?.. А‑а... Не нужны нам такие хабары. Пойдем, поговорим.

— Постой, мама, кажется, интересно...

Но мать выдернула вилку из розетки и легонько вытолкнула Галю в другую комнату.

— Садись. Поговорим.

— О чем?

— О жизни твоей, о судьбе твоей.

— Ну, сколько можно об этом! Пожалейте меня.

— Вот жалею, потому и говорю!

Галя сидела рядом, но мысли ее, как всегда во время долгих материнских наставлений, уплывали в какую-то неясную даль, где, возможно, несли воинскую службу молодые земляки...

— ...может так случиться, что, потеряв надежду на твое согласие, он женится на другой. Мало ли нынче и красивых, и умных девчонок в Баксане! Сотни, тысячи, может быть, клянусь памятью умерших. Не пришлось бы потом горько сожалеть. А годы идут... Башир-то...

— Знаю. Все знаю, — очнулась Галя. — Умный, серьезный, из уважаемой фамилии и, кажется, даже красивый. Ну, что еще там? Машина, должность...

— Дай мне говорить и оставь богопротивные шутки. Так вот, немало прожила я на свете, и немного осталось мне жить. Но видела, как юные мужья да жены сначала, что Тахир и Зухра, а через год, глядишь, — разошлись. И все из-за чего, думаешь? От легкого отношения к семейной жизни, от первых мелких скандалов они становились, как кошка с собакой.

«А в передаче могло ведь что-то быть и про Хасана, — грустно размышляла Галя. — Как же так? Не понимаю...»

— ...при мудром и уважительном муже. Счастье, оно не такая штука, которую купишь на баксанском базаре.

— А вот это верно, мама... — снова включилась Галя.

— Если так, скажи свое согласие, красивая моя, единственная моя! — голос матери теперь звучал так, словно она говорила завещание, словно она прощалась навсегда. На ее ресницах задрожали слезы.

Галя знала, что во всем-то мире нет никого ближе и роднее мамы, которая готова была не только на словах принять на себя все невзгоды дочери. Знала Галя и то, что высший долг девушки-горянки быть беспрекословно послушной воле родителей. И она была послушной. Она еще ни разу в жизни не опечалила лица матери какой-нибудь дерзкой своенравной выходкой.

Но властная сила первой любви, заполнившая и пленившая все ее существо, настойчиво диктовала — будь решительной, воспользуйся щедрым даром судьбы, люби и будь любимой!

Не было больше сил выслушивать мамины увещевания. Галя не совсем вежливо оборвала беседу и убежала в свою комнату.

Мать не стала ее удерживать, но от ее терпения и нежности теперь не осталось и следа. Гневно засверкали ее глаза. Она пошла в комнату сына. Аслан, только что вернувшийся после дежурства, лежал на диване и листал какой-то журнал.