Поклонение волхвов

– Позвольте откланяться… А вас, дорогой мой, – решительно взяв Илика под руку, идет к двери, – попрошу проводить меня, я проживаю в соседнем подъезде, но плохо вижу.

Илик морщит лоб, но повинуется.

– Благодарствуем, батюшка, так хорошо, что зашли на огонек, – появляется хозяйка, еще кто-то выходит.

– Вам спасибо.

– Нет, вам! У нас такое разное бывает, когда наши собираются, вы сами через стеночку слышите, что тут бывает. А сегодня все так мило прошло, и никто никому…

– «Исписался»… Сам ты исписался, сука, – бормочет Илик.

Дверь за батюшкой и его провожатым закрывается.

– Ну что я могла сделать, ребята? – Хозяйка разводит руками. – Да, скучно было, да, тоска. Адочка уехала, даже не станцевав свое фирменное. Не могла же я его выгнать? Мы ж не коммунисты, священников выгонять…

* * *

Город с желтым куполом,

15 февраля 1973 года по старому стилю

Он наблюдал за песком.

Песок был тончайший, бесплотный и быстро уменьшался.

Он знал, что отец Кирилл ездил в 1953 году на конгресс. Он знал название теплохода, на котором отец Кирилл плыл на конгресс из Токио. Ему было также известно название доклада, который тот делал на конгрессе.

Отец Кирилл был стар, носил круглые очки, а свою книгу диктовал молодому китайцу по имени Лев. Когда русская эмиграция покидала Китай, отец Кирилл решил вернуться в Японию. Он не был в Токио пятнадцать лет. Токио был снова разрушен. Как тогда, в двадцать третьем, после землетрясения. Отец Кирилл прибыл в Токио с длинным зонтом и двумя чемоданами. Зонт он использовал как посох. Чемоданы нес за ним китайский юноша Лев. Возле обгорелой ивы они остановились и наняли рикшу.

…А он сам никогда не был в Токио. Ни в Токио, ни в Париже, нигде.

Честно указывал это в анкетных листах: «Не бывал», «Нет», «Не находился».

…Отец Кирилл ехал по улицам Токио, и его внешность привлекала внимание. Борода шевелилась на ветру, пальцы перебирали четки. В городе было много американцев, шумных, породистых.

Зачем бывать в Токио, если его можно себе хорошо представить? Он с детства, с горизонтального детства среди одеял и простыней, научился все себе представлять.

Вот отец Кирилл, устав от беспокойной бороды, заправил ее край в пальто. Вот они остановились, отец Кирилл поднимает очки и щурит глаза. Лев спрыгивает, помогает слезть отцу Кириллу.

Длинная струйка песка.

Течет из верхней луковки в нижнюю. Из будущего в прошлое.

Настоящее – вот эта тонкая ниточка.

Он ставит часы на стол.

Отца Кирилла он вел с 1929 года. Отец Кирилл этого не знал. А даже если бы знал?

В 1927 году отец Кирилл венчался со своей бывшей приемной дочерью Марией Триярской. Венчал преосвященный Сергий, митрополит Японский. Жениху было сорок шесть лет, невесте – двадцать.

Подвенечное платье было сшито так, чтобы скрыть признаки беременности. За несколько месяцев до этого Мария была соблазнена одним из катехизаторов, уроженцем провинции Канагава. Чтобы избежать позора, отец Кирилл решил сделать приемную дочь женой и признать будущего ребенка. Мария, проплакав два дня, согласилась. С одним условием – что он не коснется ее, никогда. Тогда же с ней впервые случился приступ болезни, от которой она так полностью и не излечится.

Брачный пир был скромным. Через день они уехали в Хаконе. Отец Кирилл следил, чтобы молодая жена больше бывала на воздухе. Мария часто молилась или сидела на берегу, глядя в прозрачную воду.

По возвращении в Токио припадок повторился.

Это была падучая, только в странной форме. Перед приступом начинались дерганья, напоминавшие танцевальные движения. Какое-то время несчастная стояла, пытаясь справиться со своим пляшущим телом. Тело переламывалось, зрачки уходили. Из горла вырывались звуки, напоминавшие какую-то японскую песню. Крик, темнота, глухой удар тела о татами.

После того приступа она потеряла ребенка.

Дни стояли солнечные. Она лежала и глядела в потолок. Врач, православный японец, пользовавший миссию, советовал поездку на воды. Владыка Сергий считал, что требуется изгнание беса, но сам за это не брался, а своими экзорцистами миссия не располагала. Отец Кирилл молился, по бороде его пошла еще одна белая прядь. Матушка Мария встала с постели, снова начала свои работы в воскресной школе. Спали супруги, как и прежде, в разных комнатах.

Будущее кончилось.

Последние песчинки унеслись в стеклянное горлышко.

Верхняя луковка была пуста и прозрачна, и сквозь нее была видна комната и стоящая рядом фотографическая карточка отца Кирилла. «Моему сыну Колиньке. Харбин, 10 мая 1937 г.».