В первых числах апреля 1929 года отец Кирилл, желая доставить удовольствие своей захандрившей матушке, приобрел билеты на симфонический вечер. В Токио гастролировал немецкий оркестр, программа обещала быть интересной. В первом отделении, когда исполняли Шестую Чайковского, матушка побледнела и пожаловалась на недомогание. Когда же оркестр, гремя медью, приступил к Рихарду Штраусу, она стала шепотом умолять скорее вывести ее на вольный воздух. На воздухе ей стало легче, но головокружения проходить не желали, пришлось покинуть концерт. Ночью дверь, разделявшая комнаты супругов, с грохотом отъехала. Отец Кирилл раскрыл глаза и увидел в проеме матушку, руки и ноги которой снова «плясали». Из запрокинутой ее головы с шумом вырывалась слышанная накануне мелодия Штрауса. Отец Кирилл бросился к ней, обнимая и пытаясь остановить танец. Несколько секунд они боролись. Танец и правда стал утихать, тело несчастной обмякло, но на смену ему в ее судорожных движениях стало приходить другое. Что именно – отец Кирилл не сразу догадался, а когда догадался, то уже не мог себя сдержать…
Через девять месяцев матушка разрешилась младенцем мужского пола, нареченным Николаем в честь святителя Николая Чудотворца.
Он перевернул часы.
Будущее из верхней луковички послушно побежало в прошлое.
Довольно об отце Кирилле. Отец Кирилл почил двадцать лет назад, его прах покоится на токийском кладбище. Мария Триярская – на дуркентском некрополе № 1, в просторечии Гагаринке.
Пора думать о будущем.
Он поворачивается. За спиной стоит Сухомлинов.
– Я слушаю вас, граф.
– Он повторно послал сигнал с просьбой об аудиенции.
– Где он сейчас находится?
– Сигнал пришел из Разлива.
– Что он там потерял?
Разливом называлось пылевое скопление в районе Красной Звезды, напоминавшее большую лужу.
Сухомлинов отвечает, что причины нахождения там конденсированных остатков лидера большевиков ему неизвестны.
– Вы узнали у него, для чего ему теперь нужна встреча?
– Действуя согласно повелению вашего Императорского Величества, я не вступал в переговоры.
– Хорошо. Разрешайте стыковку. Только пропустите его через металлоискатель! А то опять притащит с собой какую-нибудь космическую гадость.
– Может, лучше через ускоритель частиц? Надежнее.
– Вы бы еще святой водой предложили его окропить. – Он устало коснулся лба. – Ускоритель – не по протоколу. Может дойти до Большой земли, опять со Смоленской начнутся ноты…
Нет, пусть проходит только через металлоискатель.
– И ни в коем случае не настраивайте звуковые экраны на «Интернационал», – говорит вслед уходящему графу. – В крайнем случае «Аппассионату»!
Граф, звякнув медалями, поклонился.
Вдали, за двойными дворцовыми стеклами, зазвучал Бетховен.
Он прикрывает глаза.
Синие вечера в Ливадии, вся семья в сборе. За рояль, откинув раздвоенные полы фрака, усаживается кто-то из приглашенных виртуозов. Папа наслаждается музыкой в кресле, Мама, как всегда, слушает лежа. Сестры улыбаются. Первые такты вылетают из-под раскрытой крышки и кружат по зале, как вечерние бабочки.
Та-там, та-там…
– Это провокация! – Резкий тенор прерывает поток воспоминаний. – Я требую уважать положения межгалактической конвенции! Руководители государств личному досмотру не подлежат.
– Господин Ульянов, – гудит бас Сухомлинова, – это положение распространяется только на царствующих особ. К коим вы, как известно, не относитесь.
– Это устаревшая формулировка, ее нельзя применять догматически. На Земле среди глав государств уже почти не осталось царствующих особ!
Раздается металлический стук. Видимо, вождь в сердцах пнул рамку детектора.
– Извольте подождать здесь, я доложу…
– Идиотские формальности, – проворчал тенор уже совсем рядом, за дверью.
Двери распахнулись.
– Господин Владимир Ульянов, симбирский дворянин!
В зал вкатилась огромная пятиконечная звезда. Покосилась на икону Владимирской. Поблескивая красным лаком, остановилась.
Это была увеличенная в несколько раз октябрятская звездочка, какие цепляют на детей там, на Большой земле. Понятно, почему гость не желал проходить через металлоискатель.
С полминуты классовые враги молча смотрят друг на друга.
– Здравствуйте, гражданин Романов, – произносит наконец позолоченная головка на звездочке.
– Здравствуйте, господин Ульянов. Простите за причиненные неудобства. Не мог предугадать, в каком виде вы предстанете на этот раз. Помнится, в прошлый раз вы явились в виде стоптанных башмаков…
– Вам хорошо известно, чем вызваны эти меры. – Лучи звездочки темнеют. – После того, что они на Большой земле сделали с моим телом…
– Да уж… Но это – дело рук ваших же товарищей. Триумф материалистического представления о бессмертии. К тому же вы сами знаете, где вы окажетесь, едва ваше тело будет предано земле.
– Иронизируете! – Лицо перекосилось, кусок позолоты отвалился, обнаружив черное зияние. – У вас, между прочим, тоже есть все шансы оказаться там. Или вы забыли, где и кем вы служили на Большой земле?
Все-таки прав был Сухомлинов, надо было пропустить его через ускоритель частиц.