Поклонники Сильвии

– Что за напасть! – произнесла Белл, раскачиваясь взад-вперед и словно пытаясь утешить себя этими словами. – Что за напасть! – Внезапно она сказала: – Но я же привезла с собой его одеяло – красное шерстяное одеяло, которым Дэниел укрывался последний год; у него опять начнется ревматизм; ох, Филип, неужели же я не могу отнести его своему мужу?

– Это сделает Фиби, – ответил Филип, гостеприимно, хоть и несколько неловко заваривая чай.

– Но разве я не могу его отнести? – повторила Белл. – Так будет надежнее: вдруг они не пропустят эту женщину… Фиби, верно?

– Нет, матушка, – сказала Сильвия. – Ты не сможешь идти.

– Может быть, мне пойти? – спросил Хепберн, надеясь, что ответ будет отрицательным и Белл согласится отправить Фиби.

– Ох, Филип, ты правда можешь к нему сходить? – спросила Сильвия, оборачиваясь.

– Ага, – сказала Белл. – Тебя они обязательно пропустят.

Итак, молодому человеку ничего не оставалось, как на время оставить приятные ритуалы гостеприимства и отправиться в тюрьму к Дэниелу.

– Это недалеко, – произнес он, успокаивая скорее себя, чем тетушку и кузину. – Я вернусь минут через десять; чай к тому времени как раз заварится, а Фиби возьмет ваши мокрые вещи и высушит их у кухонного очага; лестница там, – продолжил Филип, открывая дверь в углу комнаты, сразу за которой начинались ступени. – Наверху две комнаты; та, что налево, приготовлена для вас, другая – моя.

Сказав это, молодой человек слегка покраснел. Дрожащими пальцами Белл принялась развязывать веревку, которой были стянуты привезенные вещи.

– Вот, – произнесла женщина. – Ох, парень, и еще кусок пирога с перечной мятой; Дэниел его просто обожает; к счастью, в последнюю минуту он попался мне на глаза.

Молодой человек ушел, и возбуждение, вновь было охватившее женщин, сменилось унылой неопределенностью. Впрочем, Сильвия все же нашла в себе силы помочь матери снять мокрую одежду, после чего, смущаясь, отнесла ее в кухню и развесила у огня, который Фиби развела в очаге.

Служанка хотела было выразить недовольство, однако заставила себя промолчать, ведь она, как и остальные жители Монксхэйвена, сочувствовала Дэниелу Робсону, а значит, его дочь могла в такой вечер повесить свой насквозь промокший плащ, где ей было угодно.

Вернувшись, Сильвия обнаружила, что мать сидит на том же стуле у двери, на который опустилась, войдя в комнату.

– Я налью тебе чаю, матушка, – сказала девушка, пораженная тем, как скорчилась Белл.

– Нет-нет, – ответила та. – Негоже хозяйничать в чужом доме.

– Уверена, Филип хотел бы, чтобы ты выпила чаю, – успокоила ее Сильвия, наливая напиток в чашку.

В этот самый миг молодой человек вернулся, и что-то в его взгляде, бесхитростное наслаждение от вида того, как его кузина управляется с посудой, заставило девушку покраснеть и на мгновение заколебаться; впрочем, она тут же взяла себя в руки и налила чай в чашку, пробормотав что-то невразумительное о том, что матери нужно это выпить. После того как Белл Робсон выпила чаю, на нее нахлынула такая усталость, что Филип с Сильвией принялись настаивать, чтобы она отправилась в постель. Женщина немного поспорила – отчасти из-за того, что это было «негоже», отчасти надеясь, что муж все-таки пошлет за ней, – однако ближе к семи дочери удалось убедить ее пойти наверх. Сама Сильвия также пожелала Филипу доброй ночи; когда она поднималась по лестнице, молодой человек смотрел ей вслед, пока ее развевающееся платье не скрылось из виду; затем он подпер подбородок рукой и его взгляд стал отрешенным: молодой человек глубоко задумался о том, что готовило им грядущее.

Филип не знал, сколько просидел в задумчивости; Сильвия вновь спустилась в гостиную, заставив его очнуться. При ее появлении молодой человек вздрогнул.

– Матушку всю трясет, – сказала его кузина. – Можно я пойду туда, – она указала на дверь в кухню, – и приготовлю ей немного каши?

– Это сделает Фиби, тебе незачем утруждаться, – ответил Филип.

Взволнованный, он сам сходил в кухню и отдал распоряжения. Вернувшись, молодой человек увидел, что Сильвия стоит у камина, прислонившись головой к прохладной каминной полке. Сперва девушка молчала, не замечая его. Украдкой приглядевшись к ней, Филип понял, что она плачет: слезы струились по ее щекам, но Сильвия была слишком поглощена своими мыслями, чтобы утереть их передником.

Опечаленный юноша и сам говорил с трудом; он силился подобрать слова, которые могли бы утешить его кузину, но она, внезапно посмотрев ему прямо в лицо, произнесла:

– Филип! Они ведь скоро его отпустят, правда? Что они могут с ним сделать?

В ожидании ответа девушка застыла с открытым ртом; ее губы дрожали, в глазах стояли слезы. Она задала вопрос, услышать который Филип боялся больше всего на свете, ведь ответ наполнял его ужасом, от которого он надеялся оградить Сильвию. Молодой человек колебался.

– Говори! – произнесла его кузина нетерпеливо, сопроводив слова коротким, но исполненным чувства жестом. – Я же вижу, что ты знаешь!

Поняв, что своей осторожностью он сделал только хуже, Филип выпалил:

– Его арестовали за тяжкое преступление.