Поклонники Сильвии

Сильвия, пожалуйста, забудь о том, как я ругал твой почерк и орфографию, и напиши мне хотя бы несколько строк. Я был бы даже рад увидеть в них ошибки, ведь это подтвердит, что писала именно ты. И не волнуйся из-за заглавных букв; я был дураком, поднимая из-за этого такой шум, ведь человек может обойтись и без них. Если я получу от тебя письмо, мне гораздо легче будет ждать вторника. Отправь его на имя мистера Фрейзера, торговца мануфактурой, Миклгейт, Йорк, для мистера Филипа Хепберна.

Сердечный поклон тетушке.

С почтением, твой кузен и покорный слуга,

Филип Хепберн

P. S. Проповедь была великолепна. Текст был взят из седьмой главы книги пророка Захарии, где говорится: «Производите суд справедливый и оказывайте милость». Да вселит Бог милость в сердце судьи, которому предстоит судить моего дядюшку.

Дни тянулись тягостно. В воскресенье Белл с Сильвией отправились в церковь со странным полусуеверным чувством, словно надеялись умилостивить Всевышнего, посетив в час своей скорби службу, которую они так часто пропускали в счастливые дни.

И Тот, кто «знает состав наш и помнит, что мы – персть»[59], сжалился над Своими детьми и наполнил сердца их Своим благословенным миром, иначе они едва ли выдержали бы агонию неопределенности последующих нескольких часов. Когда усталые мать и дочь медленно возвращались домой из церкви, Сильвия почувствовала, что больше не может хранить свою тайну, и рассказала о нависшей над Дэниелом опасности. Они тогда как раз присели у ограды, чтобы Белл передохнула. Дул холодный мартовский ветер, но женщины его не замечали: Сильвия дрожала не из-за него, а от тошнотворного страха перед тем, что собиралась поведать матери; и все же девушка понимала, что больше не сможет молчать ни мгновения. Белл воздела руки к небу и уронила их на колени.

– Господь с небес все видит, – сказала она торжественно. – Он уже вселил в мое сердце страх перед таким исходом, но я не решалась тебе об этом сказать, моя девочка…

– А я не заговаривала об этом с тобой, матушка, потому что…

Задохнувшись, Сильвия разразилась рыданиями, положив голову матери на колени и чувствуя, что не может больше быть сильной и защищать, а сама нуждается в защите. Гладя ее по голове, Белл продолжила:

– Господь подобен ласковой кормилице, что отнимает дитя от груди и учит его любить то, что оно раньше ненавидело. Он послал мне сны, кои уже подготовили меня к этому, если ему суждено случиться.

– Филип не теряет надежды, – сказала Сильвия, поднимая голову и глядя сквозь слезы на мать.

– Ага, не теряет. Я же, пусть и не могу быть ни в чем уверена, считаю, что Господь не зря изгнал из моего сердца страх смерти. Думаю, он хочет, чтобы мы с Дэниелом ушли в мир иной, держась за руки, так же, как шли к алтарю в кростуэйтской[60] церкви. Я не смогу управляться с хозяйством без Дэниела, а ему без меня, боюсь, будет еще хуже.

– Но как же я, матушка? – простонала Сильвия. – Ты забываешь обо мне. Ох, матушка-матушка, обо мне-то подумай!

– Нет, моя девочка, я о тебе не забываю. Всю прошлую зиму у меня сердце болело при мысли, что за тобой увивается этот парень, Кинрейд. Не стану говорить плохо о покойном, но мне тогда было тревожно. Однако теперь, когда ваши с Филипом отношения наладились…

Содрогнувшись, Сильвия открыла рот, чтобы ответить, но не произнесла ни слова.

– И с тех пор, как Господь начал утешать меня, говоря со мной в те минуты, когда ты думала, что я сплю, – продолжила Белл, – у меня на душе стало легче; так что, если Дэниел покинет этот мир, я готова буду последовать за ним. Я не смогу жить, слыша, как люди говорят о том, что его повесили; это так неестественно и позорно.

– Но его не повесят, матушка! Не повесят! – воскликнула Сильвия, вскакивая на ноги. – Так говорит Филип.