Поклонники Сильвии

Переполняемый этими мыслями, старик почувствовал, что его сердце замерло при появлении двух женщин, которых он так долго высматривал; их кто-то сопровождал; это был Филип, поддерживавший бедную Белл Робсон: женщина с трудом шла к своему опустевшему дому – на нее давило безмерное горе и последствия болезни, из-за которой она задержалась в Йорке после казни мужа. Сильвия также поддерживала мать; пару раз, когда они останавливались, девушка о чем-то переговаривалась с Филипом, довольно свободно, без намека на застенчивость или сдержанность. Обувшись, Кестер торопливо вышел через заднюю кухню во двор фермы, решив не оставаться для того, чтобы их поприветствовать, как планировал сделать изначально; неприязнь к Хепберну не позволила работнику понять, что, независимо от отношений, связывавших его с Сильвией, Филип сопровождал бы ее с матерью домой, ведь он – увы! – остался единственным кровным родственником мужского пола, способным их защитить. Бедный Кестер, который сам был бы счастлив взять на себя эту роль, предпочел думать, что его отодвинули в сторону, и принялся тяжело расхаживать по двору; он знал, что должен вернуться в дом и оказать его вернувшимся обитательницам какой-никакой прием, однако переполнявшие его чувства были слишком сильны и он не мог показаться перед Филипом.

Прошло немало времени, прежде чем работника начали искать. Накануне рокового дня ум Белл на короткое время снова прояснился, однако из-за последовавшей за этим болезни она окончательно и безнадежно впала в детство. Переступив порог дома, женщина пришла в такое возбуждение, что Филип с Сильвией вынуждены были заниматься только ею; оказавшись в привычной обстановке, Белл вновь и вновь задавала вопросы о человеке, которого она никогда больше не увидит, а ее усталость, перемежавшаяся вспышками лихорадочной тревоги, требовала безграничного терпения: как ни пытались успокоить больную, ее все время что-то не устраивало.

Наконец Белл поела и, восстановив силы и пригревшись у очага, уснула в кресле. Филипу очень хотелось поговорить с Сильвией, ведь в четыре ему нужно было возвращаться в Монксхэйвен, однако девушка избегала его и отправилась на поиски Кестера, чье отсутствие наконец заметила.

У нее были догадки о причинах, по которым работник не поприветствовал их с матерью при возвращении. Впрочем, выразить эти догадки конкретными словами она бы не смогла. Поразительно, сколь отлично от нас мыслили большинство людей лет пятьдесят-шестьдесят назад; они чувствовали и понимали без рассуждений и анализа, и те, кто принадлежал к социальному классу Сильвии, – в еще большей мере, чем люди более образованные. Интуиция подсказала девушке, что, если Филип станет сопровождать их домой (а в подобных обстоятельствах это было до неизбежности естественным), старый слуга и друг семьи не покажется им на глаза; потому при первой же возможности она выскользнула за порог и отправилась искать Кестера. Сильвия нашла его у ограды ближнего поля; опершись на калитку, работник притворялся, будто наблюдает за курами, которые весело клевали едва-едва пробившуюся весеннюю траву. Чудь поодаль, за огромным, усыпанным свежими почками боярышником, овцы паслись со своими ягнятами, недавно появившимися на свет, а еще дальше расстилалась морская гладь, покрытая искрившейся в лучах солнца рябью. Но Сильвия понимала: в тот миг все это было безразлично Кестеру. Она подошла к нему и коснулась его руки. Работник, вздрогнув, очнулся от задумчивости и обернулся; девушка увидела, что в его глазах стоят слезы. Кестер же при виде ее черного платья и глубокой скорби едва сдержал слезы, не позволив им пролиться, однако, проведя по глазам тыльной стороной ладони, через мгновение вновь взглянул на Сильвию уже более-менее спокойно.

– Привет, Кестер! – сказала девушка, чувствуя необходимость быть настолько бодрой, насколько это вообще было возможно при таких обстоятельствах. – Почему ты не вышел к нам?

– Не знаю; не спрашивай, – ответил работник. – Кстати, Дика Симпсона, – продолжил он, назвав имя человека, чье свидетельство было единственным доказательством, на основании которого бедному Дэниелу Робсону вынесли обвинительный приговор, – люди в субботу закидали тухлыми яйцами и прочей гадостью, какую только смогли найти. – Тон у Кестера был довольный. – Ярость их была такова, что никого не волновало, тухлые яйца или свежие и сколько весят камни, летящие вслед за ними, – добавил он тише с легкой усмешкой.

Сильвия молчала. Все так же посмеиваясь, Кестер видел, что ее лицо побелело, губы сжались, а глаза пылали. Девушка глубоко вздохнула.

– Жаль, что меня там не было! Уж я бы ему задала!

Сильвия еще раз вздохнула, и, увидев выражение ее лица, работник слегка вздрогнул.

– Нет, девонька! О нем позаботятся другие. Не тревожься об этом отребье. Зря я о нем заговорил.

– Нет! Не зря. Тех, кто был друзьями отца, я буду любить всегда; тех же, кто помог его повесить, – она резко содрогнулась всем телом, – не прощу никогда. Никогда!