Поклонники Сильвии

– Вечно у женщин на уме одно и то же. «Компания, компания, компания». Думаете, мужчины такие же, как вы. Да будет тебе известно, что мне есть о чем подумать и я не собираюсь делиться своими мыслями с каждым встречным. Впервые с самой свадьбы у меня появилось время на размышления – или, уж во всяком случае, с тех самых пор, как я перестал выходить в море. На корабле-то, где женщин нет на многие лье вокруг, мне удавалось поразмыслить, особенно когда я взбирался на мачту.

– Тогда я скажу Донкину, что у нас нет для него работы, – произнесла Сильвия, интуитивно понимая, что добьется большего, соглашаясь с отцом, а не споря или препираясь с ним.

– Ну началось! – произнес Дэниел, опасаясь, что дочь исполнит угрозу, произнесенную кротким тоном, и поворачиваясь; это движение отдалось болью в его конечностях, и он закряхтел. – Входи, Гарри, входи; скажи мне что-нибудь разумное, а то я уже четыре дня сижу взаперти с женщинами; скоро совсем рехнусь. Я уж прослежу, чтобы они нашли тебе работу. Пускай поберегут свои пальцы.

Сняв плащ, Гарри с профессиональным видом уселся за стол так, чтобы свет, проникавший через длинное низкое окно, был в его распоряжении. Дунув в свой наперсток и послюнив палец, чтобы наперсток плотнее на нем сидел, Робсон задумался, с чего бы начать беседу, пока Сильвия с матерью стучали ящиками в поисках одежды, нуждавшейся в починке или пригодной для того, чтобы пойти на заплатки.

– Женщины – они тоже по-своему хорошие люди, – произнес Дэниел философски. – Но мужчину они способны довести до белого каления. Сиднем просидев здесь четыре дня, я вот что тебе скажу: грузи я навоз под проливным дождем – и то не устал бы так, как от женщин; всю плешь мне проели своей глупой болтовней. Твою профессию, конечно, считают не слишком мужской, но после женщин я и тебе страсть как рад. А им еще взбрела в голову блажь тебя отослать! Что ж, женушка, платить-то за починку всего этого платья кто будет? – обратился он к Белл, увидев, как та спускается с охапкой одежды.

Белл по своему обыкновению собиралась было ответить ему скромно и прямо, однако Сильвия, уже заметив, что тон отца стал веселее, опередила ее:

– Я, отец; я продам свой новый плащ, который купила в четверг, чтобы оплатить починку твоих старых плащей и жилетов.

– Вы только послушайте ее! – хохотнул Дэниел. – Вот уж девица так девица. Три дня не прошло с тех пор, как был куплен новый плащ, а она уже готова его продать.

– Ага, Гарри. Если отец не заплатит тебе за то, чтобы ты превратил эту старую одежду в новую, я уж лучше продам свой новый красный плащ, чем ты останешься без денег.

– Идет, – ответил Гарри, бросая пристальный взгляд знатока на кучу одежды, лежащую перед ним, и быстро определяя ткань с лучшей текстурой, чтобы осмотреть и оценить ее. – Опять эти железные пуговицы! Прядильщики шелка направили министрам петицию с требованием принять закон в пользу шелковых пуговиц; слышал, повсюду разослали информаторов, чтобы тащить к судье тех, у кого заметят пуговицы из железа.

– Носил такие на свадебной одежде и до смерти буду носить – или вообще без пуговиц обойдусь. Коль они станут принимать такие законы, то скоро начнут мне указывать, как спать, и введут налог на храп. Налоги-то уже берут и с окон, и с провианта, и даже с соли, которая с тех пор, как я был мальчишкой, подорожала вполовину. Вот уж неугомонные… Законодатели то есть, я ведь ни за что не поверю, будто король Георг имеет к этому какое-то отношение. Но помяни мои слова: я женился с медными пуговицами и буду ходить в одежде с медными пуговицами до самой смерти, а коль меня станут из-за этого донимать, то и в гроб лягу с медными пуговицами!

К этому времени Гарри с помощью знаков уже обсудил с миссис Робсон план действий. Его нить двигалась довольно быстро, и мать с дочерью почувствовали себя свободнее, чем когда-либо за последние несколько дней, ведь Дэниел вытащил свою трубку из углубления в стене у очага, где обычно держал ее, и приготовился чередовать замечания с пусканием колец дыма, что было добрым знаком.

– Взгляни-ка; на этот табачок большой спрос. Он прибыл к нам, аккуратно зашитый в женский корсет, – его доставила на берег жена моряка с одного рыболовного шмака[14], стоявшего в бухте. Поднимаясь к мужу на борт, она была чрезвычайно худенькой; но потом ее формы стали гораздо пышнее, ведь возвращалась она с кучей вещей, и не только в корсете. Пронесла прямо под носом у береговой охраны и команды тендера[15], притворившись пьяной, так что все лишь чертыхались и старались поскорее убраться у нее с дороги.

– К слову о тендере… на этой неделе в Монксхэйвене была заварушка с вербовщиками, – произнес Гарри.

– Ага, ага! Наша девчушка говорила об этом; благослови тебя Господь! Женщины если начнут рассказывать какую-нибудь историю, то конца ее так и не дождешься. Хотя скажу, что наша Сильвия – самая смышленая девчушка на свете.