– Но есть и жаркие места, – заметил Кинрейд. – Как-то раз я ходил на американском китобойце. Они обычно направляются в южные широты, где снова становится холодно, и, если нужно, остаются там по три года кряду, зимуя на каком-нибудь из тихоокеанских островов. В общем, мы ходили по южным морям, ища хорошее место для охоты на китов; недалеко от левого траверза[34]
виднелась огромная ледяная стена высотой не менее шестидесяти футов. Наш капитан, самый смелый человек, какого только видел свет, сказал: «В той темной серой стене будет разлом, и я пройду сквозь него, даже если мне придется плыть вдоль нее до самого Судного дня». Лед, вздымавшийся из колышущегося моря, казалось, доходил до самой небесной тверди. Мы плыли так долго, что я потерял счет дням. Наш капитан был странным, отчаянным типом, но даже он слегка побледнел, когда, выйдя после сна на палубу, увидел прямо по траверзу серо-зеленую льдину. Многие из нас решили, что его слова заколдовали корабль; все говорили только шепотом и по вечерам читали молитвы; воздух наполняла мертвая тишина, а наши голоса казались чужими. Мы все плыли и плыли. И вот однажды внезапно раздался крик вахтенного: он увидел разлом во льдах, которые, как нам казалось, никогда не закончатся; мы все собрались на носу, а капитан приказал рулевому «Так держать!» и, подняв голову, принялся расхаживать по квартердеку шагом, вновь ставшим уверенным. Наконец мы подошли к разлому в длинной унылой ледяной стене, чьи края были не рваными, а уходили в пенившиеся воды под идеально прямым углом. Однако нам лишь мельком удалось увидеть то, что было в этом проломе; громко воззвав к Богу, капитан приказал рулевому плыть на север, прочь от адских врат. Мы все видели собственными глазами, что за той жуткой ледяной стеной, которая, как любой из нас мог бы поклясться, составляла в длину семьдесят миль, горело пламя – красно-желтое и неестественно жаркое; его языки вздымались прямо из морских вод еще выше ледяной стены, которая совсем не плавилась, хотя алый свет был поистине ослепительным. Люди потом говорили, что некоторые из стоявших рядом с капитаном видели черных чертей, мелькавших то тут, то там еще быстрее, чем языки огня; но главное, что капитан– Ох, милый! Ужасно думать, что сидишь рядом с человеком, видевшим врата ада, – произнесла охваченная страхом Белл.
Бросив работу, Сильвия таращилась на Кинрейда с восторгом и изумлением.
Слегка раздосадованный восхищением, которое рассказ главного гарпунера вызвал у его жены и дочери, Дэниел произнес:
– Эге. Будь у меня язык хорошо подвешен, вы бы ценили меня больше. Я ведь тоже много чего повидал и совершил.
– Расскажи, отец! – с придыханием попросила Сильвия, жадная до новых историй.
– Кое о чем рассказывать негоже, – ответствовал Дэниел, – а о чем-то лучше и вовсе не спрашивать, ведь это может причинить человеку неприятности. Но, как я и сказал, если бы я вздумал поведать вам обо всем, что мне довелось пережить, у вас бы волосы на голове встали дыбом и чепцы поднялись бы не меньше, чем на дюйм. Твоя мать, девочка, слышала парочку таких историй. Помнишь о том, как мне довелось прокатиться на спине у кита, Белл? Парень должен понимать, насколько это опасно. Ну как, я рассказывал тебе об этом?
– Да, – отозвалась Белл. – Но это было давно, когда ты за мной ухаживал.
– А ухаживал я за ней еще до рождения этой девчушки, которая теперь уже почти взрослая. С тех пор у меня появилось слишком много забот, и мне стало некогда развлекать жену историями, так что, уверен, и эту она позабыла; а поскольку Сильвия ее вообще не слышала, наполняй свой стакан, Кинрейд, и послушай тоже.