Поклонники Сильвии

– Смотри, Молли! – сказала она. – Готова поспорить, что ты никогда не видела в Ньюкасле столько еды сразу; одного мяса, должно быть, фунтов на пятьдесят, не говоря уже о пирогах и креме. Я ради этого два дня не обедала, вся извелась; зато теперь, при виде того, как замечательно все выглядит, у меня словно гора с плеч свалилась. Я просила матушку не заходить, пока мы не накроем на стол, и теперь приведу ее.

Бесси выбежала в общую комнату.

– Довольно неплохо для деревни, – произнесла Молли с ноткой снисходительного одобрения. – Но жаль, что я не догадалась привезти пару зверюшек со смородиновыми бисквитами вместо глаз. Они бы очень хорошо смотрелись на столе.

Дверь открылась, и Бесси вошла, улыбаясь и краснея от гордости и удовольствия. Мать следовала за ней на цыпочках, разглаживая передник.

– Красота, девочка моя! – произнесла миссис Корни шепотом. – Но не надо поднимать вокруг этого шум, пускай считают, что у нас всегда так принято. Если кто-нибудь похвалит еду – веди себя спокойно и говори, что мы, бывает, готовим и лучше: это прибавит гостям аппетита и уважения к нам. Сильви, я очень благодарна тебе, что ты пришла пораньше и помогла моим девчонкам, но сейчас тебе нужно идти в гостиную; народ собирается, и твой кузен тебя уже ищет.

Молли толкнула Сильвию локтем, и та вспыхнула от гнева и смущения. Она сразу поняла, что наблюдение, коим угрожала ей Молли, началось: подойдя к мужу, подруга прошептала ему что-то, из-за чего он затрясся от сдавленного смеха; Сильвия весь вечер чувствовала на себе его многозначительный взгляд. Едва обменявшись с Филипом парой слов и не обратив внимания на его протянутую руку, девушка села в углу у очага, пытаясь укрыться за широкой спиной фермера Корни, который ни за что бы не покинул своего излюбленного места ради собравшейся в доме молодежи – как, впрочем, и ради гостей постарше. Это был его домашний трон, от которого он отрекся бы разве что ради короля Георга или святого Иакова. Но Корни радовался приходу друзей, побрился ради них в будний день и надел воскресную куртку. Однако совместных усилий жены и детей не хватило для того, чтобы заставить его внести еще какие бы то ни было изменения в свой внешний вид; на все их аргументы хозяин дома отвечал:

– Если кому-то не нравится видеть меня в рабочей одежде, он может идти на все четыре стороны.

Это была самая длинная фраза, произнесенная им в тот день, – впрочем, мистер Корни повторил ее несколько раз. Нельзя сказать, что он не рад был пришедшим молодым людям, однако они, как выражался фермер, были «не его поля ягоды», так что он не видел причин их развлекать. Потому гостями занимались его принарядившаяся и все время улыбавшаяся жена, дочери и зять, а его собственное гостеприимство ограничивалось тем, что он, сидя неподвижно, курил свою трубку; приветствуя каждого нового гостя, хозяин дома на мгновение извлекал трубку изо рта и кивал с жизнерадостным дружелюбием, не произнося при этом ни слова, после чего трубка возвращалась на место и ее владелец продолжал попыхивать ею с еще бо́льшим удовольствием.

«Молодым парням девицы интереснее табака, – говорил он себе мысленно. – Но со временем они поймут свою ошибку. Главное – это время».

Еще до того, как пробило восемь, мистер Корни, настолько тихо, насколько это мог сделать человек весом двенадцать стоунов, отправился наверх спать, прежде сказав жене, чтобы она принесла ему пару фунтов говядины со специями и стакан горячего крепкого грога. Впрочем, в начале вечера его спина все же послужила Сильвии хорошим укрытием; старику эта девушка нравилась, и он даже пару раз с ней заговорил.

– Твой отец курит? – спросил мистер Корни.

– Да, – ответила Сильвия.

– Передай мне табакерку, девочка моя.

Этим разговор Сильвии с ее ближайшим соседом в первую четверть часа после того, как она вошла в общую комнату, и ограничился.

Впрочем, даже прячась за спиной фермера, девушка чувствовала, что на нее устремлены глаза, чью кристальную ясность усиливало сиявшее в них восхищение. Куда бы Сильвия ни посмотрела, она ощущала, что взгляд этих глаз следует за ней. Теребя завязки передника, девушка старалась не обращать на них внимания. За каждым ее движением следила и другая пара глаз, но не таких красивых и сияющих, а глубоко посаженных, грустных и даже мрачных; впрочем, их взгляда она не замечала. Филип, все еще не оправившись от отказа кузины принять предложенную ей руку, стоял в сердитом молчании; миссис Корни постаралась привлечь его внимание к только что вошедшей молодой женщине.

– Идемте, мистер Хепберн, – сказала хозяйка. – Это Нэнси Пратт; ей совсем не с кем перекинуться словечком, а вы стоите тут с кислой миной. Нэнси говорит, что сразу же вас узнала, ведь она уже шесть лет делает покупки у Фостеров. Скажите ей пару слов: вдруг завяжется беседа? А то мне нужно наливать чай. Диксоны, Уокеры, Элиоты и Смиты уже пришли, – продолжила миссис Корни, загибая пальцы. – Остались только Уилл Лейтем с двумя сестрами, Роджер Харботл и Тейлор; они явятся еще до конца чаепития.