Поклонники Сильвии

Сегодня, когда все герои этой истории уже сыграли свои роли и отошли в мир иной, в описании напрасных усилий Филипа, нацеленных на то, чтобы завоевать любовь Сильвии, видится нечто трогательное. Однако в те дни любого взглянувшего на него позабавил бы вид серьезного, неуклюжего, невзрачного молодого человека, который изучал узоры и цвета тканей для нового жилета, склонив голову набок с видом записного модника. Наблюдатель улыбнулся бы и узнав, как Филип то и дело прокручивал в голове приближавшийся вечер, на котором и он, и она, облачившись в лучшие наряды, проведут несколько часов в яркой, праздничной атмосфере, среди людей, чье присутствие заставит их держаться друг с другом иначе, не столь фамильярно, как в повседневной жизни, но с гораздо большим простором для демонстрации сельской галантности. Филип так редко бывал на подобных собраниях, что, даже если бы Сильвия не пошла туда, все равно испытывал бы робкий восторг перед столь необычным событием. Впрочем, если бы его кузина действительно отказалась идти к Корни, вполне вероятно, что неумолимая совесть заставила бы юношу задаться вопросом, не являются ли такие увеселения слишком мирскими, чтобы принимать в них участие.

Впрочем, подобные мысли не посещали Филипа. Он знал лишь, что пойдет к Корни и что туда же пойдет и Сильвия. За день до Нового года молодой человек поспешил на ферму Хэйтерсбэнк с небольшим бумажным свертком в кармане, в котором была лента для Сильвии с изящным орнаментом в виде шиповника. Это был первый подарок, который Филип решился сделать кузине, – точнее, первый подарок такого рода: начав обучать Сильвию, он принес ей учебник правописания авторства Мэйвора[37]; впрочем, из любви к просвещению он мог бы сделать это и для любой другой пустоголовой девчонки. С лентой же все было иначе; представляя, как Сильвия ее наденет, Филип прикасался к ткани с нежностью, будто лаская ее; шиповник, одновременно сладкий и колючий, идеально соответствовал характеру его кузины; мягко-зеленый фон, на котором был изображен розово-коричневый орнамент, должен был идеально подчеркнуть цвет ее лица. К тому же благодаря этому подарку Сильвия в каком-то смысле будет принадлежать ему, своему кузену, учителю, компаньону, человеку, который ее любит! Теперь он мог надеяться заполучить ту, кем остальные могли лишь восхищаться, ведь они с Сильвией в последнее время стали прекрасными друзьями! Ее мать одобряла его кандидатуру, ее отцу он нравился. Еще несколько месяцев – а может быть, даже недель – терпения, и он сможет открыто заявить о своем желании и о том, что готов предложить. Собрав всю свою волю, Филип решил дождаться, когда прояснится вопрос с его нанимателями, прежде чем попросить руки Сильвии у нее самой или у ее родителей, а до тех пор терпеливо и спокойно старался зарекомендовать себя с наилучшей стороны.

Однако, к своему разочарованию, Хепберну пришлось отдать ленту тетушке, а не Сильвии, пусть он и пытался убедить себя, что это к лучшему. Девушка отлучилась по какому-то делу, а у Филипа не было времени дожидаться ее возвращения, ведь работы в магазине у него с каждым днем становилось все больше.

Сильвия пообещала матери и в первую очередь самой себе, что не станет задерживаться на празднике; а вот отправиться туда она могла так рано, как ей того хотелось, так что еще до наступления ранних декабрьских сумерек девушка была уже у Корни, придя пораньше, чтобы помочь с приготовлением ужина, который должен был состояться в украшенной флагами большой старой гостиной, служившей также лучшей из спален. Соединяясь с общей комнатой, она была в доме чем-то вроде святилища, коими подобные помещения до сих пор считаются на удаленных фермах Северной Англии, используясь для приема гостей в случаях вроде описанного здесь; впрочем, на стоявшей в гостиной Корни огромной кровати, которая занимала значительную часть пространства, еще появлялись на свет новые члены семьи, а порой и умирали те, чей срок на земле подошел к концу. Общими усилиями нескольких поколений Корни были сшиты лоскутные занавески и покрывала – в те времена текстиль еще не научились изготавливать в промышленных масштабах. Обрезки дорогого индийского чинца[38] и палемпура[39] перемежались с простым ситцем черного и красного цветов, образуя шестиугольный орнамент; разнообразие узоров не только отражало вкус простолюдинок, но и служило темой для бесед. Например, Сильвия сразу же заговорила со своей старой подругой Молли (которая провела ее в эту комнату, чтобы гостья оставила тут чепец и плащ) о чинце, использованном в одном из покрывал. Склонившись над ним и, как это часто с ней бывало, покраснев, она произнесла:

– Дорогая! Я никогда еще не видела ничего подобного… Это… Клянусь, это просто как павлиньи глазки.