Поклонники Сильвии

Однако Симпсон, заметив девушку в темном углу между дверью и окном, принялся сыпать в ее адрес грубыми сельскими комплиментами, кои в своей прямолинейной льстивости показались неподобающими даже хозяину дома – особенно когда он увидел сжатые губы и нахмуренный лоб жены, недвусмысленно свидетельствовавшие о том, сколь сильное неодобрение вызывали у нее речи гостя.

– Ну же, мистер, – сказал Дэниел, – оставьте девчонку в покое; она и так уже нос задрала из-за того, как мать с ней носится. Давайте лучше побеседуем как разумные люди. Как я и говорил, этот конь виляет так, что и за милю видно…

И старый фермер продолжил беседу о лошадях с неотесанным мясником; Филип, сидя рядом с Сильвией, строил планы на будущее, несмотря на слова тетушки о том, что он слишком «старомоден» для ее цветущей привередливой дочери. Впрочем, возможно, миссис Робсон успела сменить мнение на сей счет, понаблюдав за Сильвией в тот вечер, ведь, провожая племянника к двери, когда ему пришло время возвращаться домой, она пожелала ему доброй ночи с необычной теплотой, добавив:

– Ты для меня настоящая отрада, парень, так, словно ты мой собственный сын; порой я думаю, что так и должно было бы быть. В любом случае я надеюсь, что ты присмотришь за этой малышкой; у нее нет брата, который указал бы ей верный путь в том, что касается мужчин, ведь женщинам разобраться в них очень непросто; в общем, у меня будет легче на душе, если ты проследишь, с кем Сильвия проводит время.

Сердце Филипа забилось часто-часто, однако, когда он ответил, голос его звучал так же спокойно, как обычно:

– Я постараюсь сделать так, чтобы она держалась подальше от жителей Монксхэйвена; о девушке всегда судят лучше, если она осмотрительна; что же до остального, то я прослежу, с кем водится Сильви, и если увижу, что рядом с ней недостойные люди, предупрежу ее, ведь она не создана для таких, как этот Симпсон; Сильви сама понимает, что мужчине приличествует говорить девице, а что – нет.

С этими словами Филип направился к своему расположенному в двух милях от фермы дому; сердце молодого человека было переполнено счастьем. Он был не слишком склонен к самообману, однако в тот вечер у него были основания полагать, что терпение и сдержанность помогут ему завоевать любовь Сильвии. Год назад Филип едва не вызвал у нее неприязнь, словами и взглядами демонстрируя свою страстную любовь. Он взволновал застенчивую девушку и вдобавок утомил ее настойчивыми попытками вызвать у нее интерес.

Однако с мудростью, необычной для человека его возраста, Филип заметил свою ошибку; прошло уже много месяцев с тех пор, как он в последний раз словом или взглядом демонстрировал, что Сильви для него не просто маленькая кузина, которая нуждается в заботе и защите. Благодаря сдержанности он приручил ее, как приручают дикого зверька; Филип оставался спокойным и бесстрастным, так, словно не замечал застенчивых попыток завязать дружбу, начавшихся после того, как он перестал давать девушке уроки. Сильвия боялась, что кузена огорчил ее отказ учиться, и не могла успокоиться, не помирившись с ним; теперь любой, взглянув на них, сказал бы, что они прекрасные друзья, но не более того. В отсутствие Филипа Сильвия не позволяла своим юным подружкам смеяться над его серьезностью, здравомыслием и некоторой чопорностью; в таких случаях она даже кривила душой, отрицая, что в его поведении есть нечто особенное. Иногда у нее возникало желание спросить у кузена совета по какому-нибудь житейскому вопросу, и тогда она старалась не выказывать усталости, если Филип, отвечая, использовал больше слов – больше сложных слов, – чем было нужно, чтобы выразить свою мысль. Однако идеальный муж в понимании Сильвии во всем отличался от ее кузена, и эти два образа в ее голове никогда не складывались воедино. Для Филипа же она была единственной женщиной на свете; впрочем, он боялся об этом думать, страшась, что его совесть и разум, обернувшись против него, убедят его в том, что Сильвия ему не пара, что она никогда не будет принадлежать ему и что он тратит жизнь впустую, храня ее образ в самом сокровенном уголке души в ущерб серьезным религиозным устремлениям, кои Филип в любом ином случае счел бы самой важной жизненной целью, ведь он вырос среди квакеров и разделял их суровое недоверие к своекорыстию; и все же чем, если не своекорыстием, были его страстные молитвы: «Пусть Сильвия будет моей, иначе я умру»? Она была единственным объектом его мужских фантазий; любовь Филипа являла собой редкий пример постоянства, который заслуживал лучшей участи, чем та, что выпала на его долю. Как уже было сказано, в то время его надежды расцвели, причем не просто потому, что чувства девушки к нему усилились, но и по причине того, что он, вероятно, вскоре должен был оказаться в положении, в котором смог бы обеспечить ей комфорт, которого она еще не знала.