Поклонники Сильвии

С этими словами хозяйка дома направилась к столу, придвинутому к кухонному; это был единственный предмет мебели, стоявший в центре комнаты: стулья расставили у стен, так близко, как только было можно. Свет тогдашних свечей был очень слабым в сравнении с ревевшим в очаге огнем, который в знак гостеприимства поддерживали как можно более жарким; на стульях расселись девушки – все, кроме двух самых старших, которые, желая продемонстрировать свое умение, настояли на том, чтобы помочь миссис Корни, к вящему неудовольствию последней, не желавшей выдавать маленькие хитрости, к которым она прибегала, добавляя сливки и делая чай более или менее крепким в зависимости от положения гостя в обществе. Молодые мужчины, которых чай не слишком привлекал и которым еще не представился шанс выпить чего-нибудь покрепче, с сельской застенчивостью толпились у двери и даже друг с другом говорили лишь в тех случаях, когда кто-нибудь – явно главный острослов – шепотом произносил что-то, вызывавшее общий смех; хохот, впрочем, стихал уже через минуту, а смеявшиеся прикрывали рты руками, словно пытаясь таким образом сдержаться; некоторые с чинным, хоть и рассеянным видом устремляли взгляды на стропила. В большинстве своем это были молодые фермеры, с которыми у Филипа не было ничего общего и чью компанию он, не привлекая к себе лишнего внимания, сразу же покинул. Однако теперь молодой человек предпочел бы вновь оказаться там – лишь бы не беседовать с Нэнси Пратт. Впрочем, эта молодая женщина оказалась не самым худшим собеседником, ведь она уже достигла возраста здравомыслия и была менее склонна хихикать без остановки, в отличие от девушек помоложе. Но все то время, пока Филип говорил Нэнси банальности, он гадал, чем мог настолько обидеть Сильвию, что она не захотела пожать ему руку, и эта задумчивость делала из него не самого приятного собеседника. Нэнси Пратт, которая несколько лет была помолвлена с помощником капитана с одного из китобойных суден, догадалась, какого рода мысли тяготят Филипа, и не обиделась на него; напротив, она, желая сделать ему приятное, восхитилась Сильвией.

– Я много о ней слышала, – сказала Нэнси, – но никогда не думала, что она так красива, а еще – так спокойна и тиха. Большинство девушек с привлекательной внешностью постоянно ловят чужие взгляды, дабы понять, что о них думают; она же выглядит как ребенок, взволнованный тем, что оказался в компании, и забившийся в темный уголок, дабы не попадаться никому на глаза.

В этот миг Сильвия взмахнула длинными темными ресницами и поймала тот самый взгляд, с которым раньше встречалась так часто, – взгляд Чарли Кинрейда; гарпунер беседовал с мистером Брантоном, стоя с другой стороны очага; от неожиданности девушка нырнула обратно в тень, пролив чай на юбку. Она почувствовала себя такой неуклюжей, что едва не расплакалась; ей казалось, что все идет наперекосяк и все подумают, будто она никогда раньше не бывала в компании и не знает, как себя вести; дрожащая и красная как рак, Сильвия сквозь слезы увидела Кинрейда, который, стоя перед ней на коленях, вытирал ее юбку своим шелковым платком, и сквозь сочувственный гул голосов услышала его слова:

– Такая уж у этого буфета ручка: я сегодня ушиб об нее локоть.

Значит, дело было не в ее неуклюжести, и теперь все об этом узнали, ведь Кинрейд так искусно переложил вину на мебель; к тому же благодаря случившемуся он оказался рядом с ней, что было гораздо приятнее, чем ощущать его взгляд, устремленный через комнату; девушке было еще приятнее, когда он завел с ней разговор, пусть поначалу ее и несколько смутила подобная беседа тет-а-тет.

– Я сперва не узнал тебя, когда снова увидел, – произнес Чарли тоном, говорившим гораздо больше слов.

– А я тебя сразу же узнала, – тихо ответила Сильвия, краснея, теребя завязку своего передника и не зная, правильно ли поступает, признаваясь в этом.

– Ты стала такой… Что ж, возможно, сказать, какой ты стала, будет дурным тоном… В общем, больше я тебя не забуду.

Продолжая теребить завязку, девушка опустила голову еще ниже, хотя ее губы расплылись в улыбке застенчивого удовольствия. Филип наблюдал за ними так внимательно, как будто эта сцена была ему приятна.

– Надеюсь, твой отец все так же бодр и весел? – спросил Чарли.

– Да, – ответила Сильвия, жалея, что не может придумать более развернутый ответ; если ее реплики и дальше будут такими же односложными, Кинрейд наверняка сочтет ее глупой и, возможно, даже вернется на прежнее место.

Впрочем, Чарли слишком сильно влюбился в ее красоту и скромность манер, чтобы беспокоиться о том, отвечает ли она на его слова; ему было просто приятно находиться рядом с ней и понимать, что она осознает его близость.