Поклонники Сильвии

– Уйти домой, не дождавшись Нового года? В шесть-то часов? Разве луна не светит так, что ночью на улице ясно как днем? И часто ли бывают такие праздники? Разве можно покидать компанию до наступления Нового года? А как же ужин? Говядина, мариновавшаяся с самого Дня святого Мартина? А окорока, сладкие пирожки и все остальное? А коль вы обиделись из-за того, что хозяин отправился в постель, и решили, что, уйдя так рано, он хотел показать, будто не рад друзьям, так он позже восьми даже ради короля Георга с его троном не ляжет; ступайте наверх – и он сам вам об этом скажет… Но я знаю, как важно, чтобы дочь была рядом, когда ты болеешь, и потому умолкаю; пора накрывать стол к ужину, да поскорее.

Эта идея полностью завладела помыслами миссис Корни, ведь она по доброй воле ни за что бы не позволила гостю уйти, пока тот не воздал должное ее стряпне; так что, не тратя больше времени на разговоры, она спешно покинула Сильвию и Филипа.

Сердце молодого человека бешено колотилось; его чувства к кузине никогда еще не были так сильны и отчетливы, как после ее отказа поцеловать «подсвечник». Он уже готов был заговорить с ней, сказать что-нибудь откровенно нежное, но тут деревянный поднос, который собравшиеся использовали для игры, прокатившись по полу, упал прямо между ними. Все начали пересаживаться со стула на стул, и, когда суета улеглась, Филип увидел, что Сильвия сидит в некотором отдалении от него, а он сам стоит за пределами круга, не участвуя в игре. Случилось так, что Сильвия случайно заняла его место среди игроков, оставив кузена среди зрителей, и вдобавок Филип подслушал разговор, не предназначенный для его ушей. Он стоял, прислонившись к стене у огромных напольных часов, чей веселый круглый циферблат являл собой нелепый контраст с его длинным, землистым, серьезным лицом, находившимся с этим циферблатом примерно на одном уровне от посыпанного песком пола. Перед Филипом, склонив друг к другу головы, сидели Молли Брантон и одна из ее сестер, слишком поглощенные беседой, чтобы следить за ходом игры. Внимание Филипа привлекли произнесенные Молли слова:

– Спорю на что угодно, что он поцеловал ее, когда выбежал в гостиную.

– Она такая застенчивая, что никогда бы ему этого не позволила, – ответила Бесси Корни.

– Она бы просто не устояла; сейчас-то она, может, и выглядит скромной и добропорядочной, – головы девушек повернулись в сторону Сильвии, – но готова побиться об заклад, что Чарли Кинрейд не из тех, кто упустит свой фант; и тем не менее, как ты сама видишь, он ничего об этом не говорит, а она перестала его бояться.

Во взгляде Сильвии, как и во взгляде Чарли Кинрейда, было что-то, что наполнило Филипа уверенностью. До самого ужина он не спускал с них глаз; между ними ощущались близость и в то же время взаимная робость, приводившие Филипа одновременно в ярость и замешательство. Что Чарли прошептал ей, когда они проходили друг возле друга? Зачем они тогда остановились? Почему Сильвия выглядела такой мечтательно-счастливой, вздрагивая, будто от приятного воспоминания, всякий раз, когда ее приглашали играть? Почему Кинрейд все время пытался встретиться с ней взглядом, в то время как она с пылающими щеками смотрела в сторону либо в пол? Лоб Филипа хмурился все больше.

Молодой человек вздрогнул, когда рядом с ним послышался голос миссис Корни, приглашавшей его присоединиться за ужином к гостям постарше, раз уж он не играет: гостиная была недостаточно велика, чтобы вместить всех сразу, даже если бы гости сидели вплотную, по два человека на стуле, что бытовавшие в Монксхэйвене правила этикета вполне допускали. Филип был слишком сдержан, чтобы выразить недовольство тем, что его отрывают от болезненного наблюдения за Сильвией; однако аппетита у него не было; молодому человеку стоило усилий даже выдавить из себя слабую улыбку, когда Джозайя Пратт в беседе с ним начал шумно восторгаться какой-то сельской шуткой. Когда ужин закончился, между миссис Корни и ее зятем завязалась небольшая дискуссия о том, следует ли собравшимся, как было принято на подобных праздниках, петь песни и рассказывать истории. Брантон помогал теще угощать приглашенных, накладывая им на тарелки необычные лакомства и наполняя бокалы тем, кто сидел во главе стола, и кружки – тем, кто расположился с противоположной стороны и кому бокалов не хватило. Теперь же, когда все наелись (чтобы не сказать объелись), ухаживавшие за ними теща и зять стояли в неподвижности, разгоряченные и усталые.

– Они уже почти наелись, – сказала миссис Корни с довольной улыбкой. – Было бы славно попросить кого-нибудь спеть.

– Славно для сытых, но не для голодных, – ответил мистер Брантон. – Люди в соседней комнате хотят есть, а песни на голодный желудок всегда нестройные.

– Но ведь те, кто сидит здесь, обидятся, если не попросить их спеть. Меньше минуты назад я слышала, как откашливался Джозайя Пратт, а ведь он гордится своим пением так же, как петух – кукареканьем.

– Боюсь, что, если один запоет, другие тоже захотят услышать свои трели.