Поклонники Сильвии

Филип взял девушку за руку и сердечно пожал ее. Румянец на щеках Эстер стал ярче. Элис Роуз коротко сказала что-то насчет того, что час уже поздний, а она устала, после чего они с дочерью отправились наверх, а Филип с Коулсоном – к себе в заднюю комнату.

Глава XIII. Дилеммы

Коулсон и Филип относились друг к другу хорошо, однако близки не были. Они никогда не конфликтовали, но и секретами друг с другом не делились; по правде говоря, оба молодых человека были необщительными, что, вероятно, добавляло им взаимного уважения. В глубине души Коулсон таил чувство, которое, окажись на его месте кто-нибудь менее доброжелательный, могло бы заставить его невзлюбить Филипа. Однако последний не ведал об этом чувстве: даже живя в одной комнате, молодые люди беседовали мало.

Коулсон спросил у Хепберна, понравилось ли ему у Корни.

– Не слишком, – ответил Филип. – Такие праздники не в моем вкусе.

– И все же ты пропустил всенощную, чтобы пойти туда.

Молчание. Стремясь сгладить возникшую неловкость, Коулсон решил исполнить долг, мысли о котором не давали ему покоя с тех самых пор, как добросердечный старый священник-методист призвал своих прихожан не упускать возможностей в новом году.

– Джонас Баркли сказал нам, что мирские наслаждения подобны яблокам Содома: прекрасны внешне, но вкусом напоминают пепел.

Произнеся это, Коулсон мудро рассудил, что Филип должен сам обдумать сказанное. Впрочем, если эти слова и навеяли на Хепберна размышления, виду он не подал; тяжело вздохнув, молодой человек плюхнулся на кровать.

– Ты не будешь раздеваться? – спросил Коулсон, видя, что Филип укрывается одеялом.

Повисло долгое молчание. Филип не отвечал, и Уильям решил, что его сосед заснул. Вскоре он и сам начал погружаться в дремоту, однако его разбудил тихий шорох: изменив свое решение и раскаиваясь в невежливости, проявленной в отношении нисколько не обидевшегося Коулсона, Хепберн старался раздеваться как можно тише.

Но заснуть Филип не мог. Перед его мысленным взором вновь и вновь, словно в театре, появлялась кухня Корни и разворачивавшиеся там сцены. Молодой человек сердито открывал глаза, стараясь различить во тьме очертания комнаты и мебели. Белый потолок переходил в беленые стены, вдоль которых стояли четыре стула с тростниковыми сиденьями; висевшее на одной из стен зеркало, старый резной дубовый сундук (его личная собственность, с вырезанными на нем инициалами забытых предков), где Филип хранил свою одежду; ящики, принадлежавшие Коулсону, крепко спавшему в противоположном углу; створчатое окно в крыше, из которого открывался прекрасный вид на заснеженный склон холма. Изучение обстановки помогло Филипу на пару часов забыться беспокойным сном; затем он, вздрогнув, очнулся с ощущением тревоги, причину которой, впрочем, поначалу вспомнить не мог.

Когда же воспоминания о прошедшем вечере наконец вернулись к нему, молодой человек понял, что случившееся видится ему теперь в гораздо менее мрачных тонах. Утро принесло если не радость, то надежду; к тому же он мог встать и чем-нибудь заняться, ведь по склону холма уже струился свет поздней зимней зари; Коулсон лежал неподвижно и все так же крепко спал, хотя обычно они оба вставали пораньше. Впрочем, сегодня был первый день нового года, так что Филип решил сделать коллеге поблажку и, смилостивившись, не будил его до самого своего ухода.

Держа ботинки в руке, Хепберн тихо спустился по лестнице; кухонные ставни были закрыты, а это значило, что Элис с дочерью еще спали. Миссис Роуз привыкла вставать рано, чтобы успеть как следует прибраться еще до того, как спустятся ее жильцы; впрочем, на этот раз спать она легла уже после полуночи, в то время как обычно отправлялась в постель до девяти. Филип открыл ставни и поворошил уголь, стараясь делать это как можно тише, чтобы не разбудить спящих. Чайник был пуст – вероятно, миссис Роуз побоялась в штормовую ночь идти к расположенной у входа во двор водокачке. Филип направился туда и, вернувшись, обнаружил, что Элис и Эстер уже спустились в кухню; их движения были торопливыми, словно они хотели таким образом компенсировать потерянное время. Суетившаяся Эстер выглядела необычно: платье было заколото сзади булавками, волосы убраны под чистый льняной чепец; а вот Элис злилась на себя за то, что проспала так долго, и это, вкупе с прочими мотивами, стало причиной сварливости, с которой она обратилась к Филипу, вошедшему в дом с наполненным чайником и отряхивавшему снег с обуви:

– Вы только посмотрите! Весь пол закапал, взявшись за женские дела, в которые мужчине вмешиваться совершенно ни к чему.