Филип почувствовал удивление и досаду. Помогая другим, он отвлекался от собственных мыслей. Отдав чайник Элис, молодой человек, охваченный вспышкой раздражения, вышел в прихожую и сел там. Однако чайник оказался гораздо более тяжелым, чем ожидала старуха, и она не смогла повесить его над очагом. Элис огляделась в поисках Эстер, однако та вышла в заднюю кухню. Через минуту Филип уже стоял рядом с хозяйкой дома, вешая чайник на привычное место. Женщина задумчиво взглянула на Хепберна, однако не смогла заставить себя его поблагодарить: язык ее не слушался. Еще больше раздраженный ее манерами, молодой человек вернулся на свое место в прихожей и стал рассеянно наблюдать, как Элис готовит завтрак; его мысли вернулись к событиям прошлого вечера, и на сердце вновь стало тяжело.
Благодаря первым лучам нового дня Филипу показалось, будто его вчерашние досада и уныние были беспричинными; однако теперь, сидя в молчании, он вспомнил увиденное и услышанное и пришел к выводу, что основания для тревоги у него все же были. Поразмыслив, молодой человек решил тем же вечером отправиться в Хэйтерсбэнк, дабы поговорить с Сильвией и ее матерью; каким именно будет этот разговор, Филип еще не решил: все зависело от поведения и настроя Сильвии, а также от состояния здоровья Белл; впрочем, как бы там ни было, хоть что-нибудь во время этого визита он узнает.
За завтраком Хепберну удалось узнать кое-что о происходящем дома, хотя человек более внимательный и тщеславный сумел бы выяснить больше. Филип понял лишь, что миссис Роуз недовольна из-за того, что он не пошел на новогоднюю службу с Эстер, хотя это было запланировано еще несколько недель назад. Впрочем, молодой человек успокоил свою совесть, вспомнив, что никаких обещаний на сей счет не давал: он лишь говорил о своем желании присутствовать на службе, упомянутой Эстер в беседе; к тому же, пусть он сам на протяжении довольно длительного времени действительно собирался туда пойти, Эстер в конце концов сопроводил на службу Уильям Коулсон и на отсутствие Хепберна вряд ли кто-то обратил особое внимание. И все же изменившиеся манеры миссис Роуз заставляли его чувствовать себя неуютно. «Если бы она только знала, как скверно мне пришлось в этот “веселый вечер”, – сказал себе Филип пару раз, – она бы перестала ко мне придираться, да и злости у нее бы поубавилось». Уходя в магазин, он упомянул о своем намерении нанести визит тетушке в первый день нового года, чтобы справиться о ее здоровье.
Хепберн и Коулсон ходили обедать по очереди: в одну неделю первым на перерыв отправлялся Филип, в другую – Уильям; тот, кто пришел первым, ел вместе с миссис Роуз и ее дочерью; второй забирал свою порцию из очага, куда хозяйка ставила ее, чтобы та не остыла. Сегодня Хепберну выпало быть вторым. Все утро в магазине было полно клиентов, заходивших большей частью не за покупками, а чтобы пожелать счастья в новом году, памятуя о пироге и вине, которые гостеприимные братья Фостеры предлагали на Новый год тем, кто к ним заглядывал. Работы хватало всем: и продававшей женскую одежду, шляпки и ленты Эстер, и Филипу с Уильямом, и помогавшим им мальчишкам, которые отвечали за бакалею и ткани. Хепберн пытался тщательно выполнять свои обязанности, однако мысли его витали где-то далеко, – что, разумеется, не осталось незамеченным покупателями, помнившими молодого человека совсем другим, учтивым и внимательным, несмотря на его серьезность и степенность. Пышнотелой жене одного фермера сей контраст особенно бросился в глаза: женщина привела с собой девочку лет пяти и усадила ее на прилавок; малышка с нетерпением смотрела на Филипа и то и дело шептала что-то на ухо матери, уткнувшись личиком в ее плащ.
– Она так хотела прийти сюда и увидеться с вами, а вы, похоже, совсем ее не замечаете. Милая, он напрочь забыл, как в прошлый Новый год пообещал дать тебе ячменный леденец, если к этому Новому году ты сумеешь вышить для него кайму на носовом платке.
Все так же уютно пряча лицо на материнской груди, девочка протянула маленькую ручку, в которой был зажат грубый кусок льняной ткани.
– Видите? Она ничего не забыла; делала по пять стежков в день, благослови ее Господь; а вот вы, полагаю, не помните даже ее имени. Ее зовут Фиби Мурсом, а я – Ханна; вот уже пятнадцать лет я постоянно делаю покупки в этом магазине.
– Мне очень жаль, – сказал Филип. – Вчера я поздно лег и до сих пор не пришел в себя. Отличная работа, Фиби! Я очень тебе признателен, правда. А вот пять ячменных леденцов, по одному за каждый стежок. Вам я тоже очень благодарен, миссис Мурсом.
Филип взял платок, надеясь, что в достаточной мере загладил свою вину. Однако малышка отказывалась спускаться с прилавка и вновь зашептала что-то на ухо матери, а та, улыбнувшись, попросила ее говорить потише. Но Филип видел, что одно из желаний девочки все еще оставалось неисполненным; Фиби явно хотела, чтобы ее об этом спросили, и Хепберн исполнил свой долг.
– Она всего лишь маленькая дурочка; говорит, что вы обещали поцеловать ее и взять в жены.