Поколение пустыни. Москва — Вильно — Тель-Авив — Иерусалим

Может быть потому, что оперироваться в тяжелые экономические кризисы идут только самые тяжелые случаи, а рожать вообще предпочитают в городских госпиталях, у нас было еще несколько случаев, кончившихся смертью. Одна пациентка лежала с тумором, она все время поминала французского композитора, который умер от этой же болезни[689], и недолго пришлось ей страдать. [Вскоре ее вынесли на носилках туда, откуда нет возврата.]

При всей налаженности нашего аппарата в таком большом деле теперь бывали и неизбежные перебои. То продукты не пришли вовремя, то в персонале кто-то плохо настроен, то среди пациентов жалобы, то среди компаньонов ни сладу ни ладу. Хотя последнее у нас бывало реже всего.

Иногда кто-то под кого-то подкапывался, интриговал, обижался. Не так сказал, не так посмотрел, забыл поклониться или поблагодарить за что-нибудь. Ревность между членами персонала и даже романические истории, ссоры между молодыми сестрами, «несчастные любови» между врачами и женским персоналом, особенно при новых молодых практикантах и дежурных внутренних врачах, все это служило поводом разных неувязок.

В самом хозяйстве тоже не проходило ни одного дня без каких-нибудь неприятностей: то электрические аппараты портились, то курцилюс (короткое замыкание тока), то краны текут, то инсталляция заткнулась, то ванны, а то уборные. Нужно было стопроцентное терпение, и такт, и юмор, умение быть слепой и глухой, и особенно немой, чтобы обходить все эти трудности.

Я часто чинила инсталляцию сама, не прибегая к рабочим, открывая в саду менхоль и вырубая корни деревьев, которые препятствовали впитыванию воды; в хамсинные дни я целый день бегала из палаты в палату, закрывала днем окна и открывала их вечером или при появлении первого холодного западного ветерка; я возилась с цветами, меняя воду в вазах и выбрасывая увядшие, заменяя их свежими — все это брало полных 12 часов работы и больше.

Отпуска в персонале были особенно тяжелой моей обязанностью. Редко когда девушки без ропота принимали свои отпускные часы и дни. Праздники и подарки были особой дипломатической областью, не слишком богато одарить и не слишком бедно, так, чтобы не было ревности и зависти между работницами и сестрами.

Если доходило дело до конфликта и расчета, надо было быть очень твердой и неумолимой. Если надо было избавиться от неподходящей работницы, я не жалела никаких отступных и компенсаций, здесь мелочность была наихудшим советником. [Угрозы обращения в Гистадрут[690]должны были без исходить всегда с нашей стороны. Партийность, жалобы врачей, все это должно было пугать не администрацию, а другую сторону, и для этого нужно было быть особенно справедливой и осторожной.]

Но, к счастью, такие случаи у нас были очень редки.

Часто мы страдали от того, что какая-нибудь сестра любила «висеть на телефоне», разговаривать с поклонниками, или ее слишком часто вызывали. В таких случаях — общее правило было — двухминутный разговор. Если я должна была дольше говорить по телефону, даже делать хозяйственные заказы, я шла в нашу частную квартиру и оттуда звонила. То же самое делали врачи и мои компаньонки.

С лавочниками тоже нужно было вести политику и точный расчет. Нужно было перевешивать все продукты, без того, чтобы оскорблять лиферантов недоверием. Нас редко обманывали. Мы платили безукоризненно по счетам, даже если для этого нужно было делать долги в банках и платить большие проценты.

Инвентарь и бухгалтерские книги были в порядке, и можно было в любой момент сделать контроль как запасам, так и наличности и долгам. Но все это стоило бесконечного труда и самовоспитания. Не поддаваться настроениям, не портить настроение другим, не устраивать скандалов, не подымать голоса, не искать понапрасну вещей, которые куда-то закатились, запропастились и когда-нибудь найдутся. В таких случаях я все старалась скрыть и от мужа, и от семьи, и от компаньонок, и от всех, кто мне попадался по пути.

Редко, когда на другой день все не обходилось, не приходило в порядок, не устраивалось. Переспать каждую склоку и неувязку[691] и на утро посмотреть на все другими глазами, не быть импульсивной, не допускать истерик ни в себе, ни в других, — это были принципы каждой работы.

А если в больнице заводилась истерия, кто бы ни был ею одержим, врач, экономка, больные, персонал, устранять без пощады. Иногда резкость с такими людьми делала чудеса. Ставить их перед ультиматумом: или спокойная работа, или оставить больницу. Персоналу еще грозила плохая рекомендация — «врачебное свидетельство». За годы моей работы я таким образом вылечила немало сумасшедших работниц, они становились шелковыми, продолжали работу как ни в чем не бывало и были мне благодарны.