Поколение пустыни. Москва — Вильно — Тель-Авив — Иерусалим

Весь этот жизненный опыт мне дался трудной работой, мелкими ежедневными заботами, бессонными ночами, слезами, которые я скрывала от всех. Иногда головная боль и даже повышенная температура меня выручали. И страннее всего, что после такой бури в стакане воды — сестра грубиянка приходила на завтра с извинениями, компаньонка встречала меня с улыбкой, больная, проспавшись, хвалила блюдо, которое ей вчера казалось несъедобным, кухарка, после «гет ин поним» (развод, брошенный в лицо), приходила в хорошем настроении, рассказывала содержание фильма, который она видела накануне. И я начинала себя спрашивать: почему люди так неуравновешенны, почему у нас нет такой прекрасной атмосферы — хотя бы внешне, — которая есть в Швейцарии и в заграничных санаториях? Почему вместо любви, ласки, удовольствия в работе люди как волки друг с другом? 2000 лет голуса, и все несчастья в прошлом и настоящем в нашем народе не могли не сказаться на наших нервах. Но относительно — наша работа еще шла [как по маслу] хорошо при создавшихся внешних условиях в стране и мире.

* * *

В феврале 38 года было наконец открытие тель-авивского порта. На улицах было необыкновенное движение. Все автобусы были переполнены до отказу: и стар и млад, с детьми на руках и в колясочках, почти как в Пурим, теймонцы со своими разряженными женами и ребятами, всё тянулось в одном направлении — к порту.

Улицы и дома и магазины были украшены флагами. Как и при закладке порта, все дети были одеты матросиками, и все пироги в окнах были в виде пароходов с трубами из шоколада и с дымом из цветной ваты. Была проложена новая улица к порту. Мы прошли через ворота: Шаарей Цион. Высшему Комиссару, Вокупу, который помог нам выстроить этот порт, сделали очень теплый прием. Речи, к счастью, были очень коротки.

Говорили High Commissioner Вокуп, Усышкин, Черток[692], Хофиен[693], раввин Герцог[694], Ремез[695], Бен Цви[696] (представитель всех фондов Сохнут и Ваад Галеуми, народное собрание). И только Дизенгофа, к сожалению, уже не было.

Оркестр духовой все время играл в перерывах между речами. Особенно красива была встреча матросов с парохода «Хар Цион». Наконец был гость, с которого буквально не сводили глаз: Пауль Муни. Ему сделали особую овацию.

После этого празднества многие поехали с нами в машине обедать.

* * *

В марте приехал новый В<ерховный> Комиссар[697], который не был популярен у евреев и от которого не ожидали и не получили ничего хорошего.

Мы утешались симфоническими концертами: русский дирижер Добровейн[698]; в программе был в первый раз Шостакович, затем пианист Орлов[699], и многие другие. Но часто мы с Марком были такие усталые, что дарили наши два абонемента и оставались дома.

Когда Цви исполнилось два года, мы не могли поехать на именины, говорили по телефону с его родителями и послали подарки.

И только в апреле мы выбрались в кибуц. Весна была прекрасная, мы пошли в поля, и Цви нам помогал рвать белые и желтые ромашки всех размеров, от маленьких цветочков, похожих на «куриную слепоту», до больших цветов.

От них мы поехали в Западную Галилею. У всех на устах была Ханита, которая стоила столько жертв[700]. Кибуц лежит на высокой горе, есть трудности с водой, ее привозят на ослах, на грузовиках, но место изумительной и суровой красоты.

Вернулись мы домой освежившимися и могли снова приняться за работу. Самым большим музыкальным событием и праздником были концерты под управлением Тосканини. Приняли его тепло, даже горячо, и за его искусство и за его отношение к нам, евреям, и за его гордый протест во время власти Муссолини.

Следующий очередной концерт был под управлением Малькольма Сержента[701], тоже очень хороший.

С мамой мы, как всегда, ходили в кино и видели интересный фильм: «Карне де баль»[702]. Содержание такое: одна дама вздумала после двадцатилетнего перерыва разыскать в своем маленьком городке, где она теперь не жила, тех кавалеров, с которыми она танцевала еще молодой девушкой. У нее сохранился карне де баль, и она помнит все имена кавалеров. Этот бал она вспоминает как прекрасный сон: прекрасный зал с мраморными колоннами. Все дамы одеты почти в балетные платья, кавалеры во фраках, сама она царица бала и выглядит королевой. Она приезжает в этот городок и ищет этих танцоров.

И что же она находит? Пошлость, мещанство, провинциализм, смехотворность или наоборот — трагедии, ужас, смерть, болезни и отчаяние. Даже преступления.

Один из ее бывших героев, который тем временем стал парикмахером, видит этот бал совсем в ином виде, не ее идеализированными глазами: провинциальный маленький зал, почти барак, молодежь безвкусно одета, женщины плохо причесаны (об этом он больше всего может судить), все плохо танцуют, наступают в тесноте друг другу на ноги, и сама героиня, хотя и была на двадцать лет моложе, далеко не королева, не красавица и не царица бала.