Покровские ворота

– До свидания, – сказал Маркушевич, – я надеюсь, что наше знакомство ни в коем случае не прервется. Жду вас за шахматной доской.

Я пожал ему руку и прошел в буфет. У стойки толпились избиратели. Массажистка поила своего супруга лимонадом непонятного цвета. Борискин отхлебывал его из стакана, заедая дольками мандарина. Из репродуктора гремела мелодия. Удивительное совпадение! Та самая, из боксерского фильма. Я огляделся – Моничковского не было.

Он позвонил мне на следующий вечер.

– Поздравляю вас, Константин, – сказал он торжественно и сообщил, что Облепихин избран подавляющим большинством голосов – кандидатуру его поддержали девяносто девять процентов с десятыми от общего числа избирателей. Безоговорочная победа. Поистине блестящий успех.

– Оплеухов, должно быть, и не знает, чем он обязан вам, – сказал я с чувством.

– Неважно, – проговорил Моничковский, – мы работаем не для награды. Как некоторые…

Я сразу смекнул, что он имеет в виду Яковича.

– Бог им судья, – сказал я небрежно. – Вы с исключительным мастерством провели избирательную кампанию.

– Как умеем, – сказал Моничковский с достоинством. – А теперь слушайте: завтра вечером наденьте свой парадный костюм и к восьми приходите на агитпункт. Вас ждет сюрприз, какой – не скажу.

Костюм у меня был один на все случаи, зато я надел синий с искоркой галстук, поэтому вид у меня был праздничный. Моничковский, сияющий, в черной тройке, многозначительно пожал мне руку.

Скоро сюрприз перестал быть тайной – я был отмечен Почетной грамотой. Правда, все без изъятия получили такую же, но я сказал Моничковскому, что сконфужен, что никак не ждал такого признания.

– Ну, ну, – рассмеялся Моничковский, – откуда вдруг подобная скромность?

Но тут же вполне серьезно добавил, что, хотя он не баловал меня похвалами, которые мне могли повредить, он рад сказать, что в моем лице он видит способного молодого работника с еще не раскрытыми до конца возможностями. Он даже дал понять, что надеется, что, пусть не сразу, пусть постепенно, он вырастит из меня себе смену и когда-нибудь, когда он поймет, что ему становится все труднее совмещать общественную деятельность с работой над научной статьей о постановке политпросвещения в батумском профсоюзном движении, он сможет честно сказать товарищам, что есть человек, готовый принять созданный им агитколлектив. Я ответил с плохо скрытым волнением, что то место, которое он занимает, не может занять никто на свете. И хотя мне ясно, как важно народу, чтобы он наконец закончил статью, я уверен, что многие-многие годы он будет возглавлять агитаторов, тем более что теперь его имя увековечено в народной песне и неотделимо от агитпункта.

– Ну, это лишнее, – сказал он смущенно, но чувствовалось, что он растроган.

Много лет прошумело и унялось, и теперь, вспоминая ту давнюю зиму, я вижу, как все вокруг было зыбко, – вот уж истинно, под богом ходили, – как качательна была эта жизнь, весьма своеобразное действо, по жанру близкое к театру абсурда. В репертуаре этого театра меня ожидало немало пьес, и роли в них выпали самые разные, порой достаточно трудные роли.

Но тогда, в те первые дни в столице, все казалось и легче и проще, и так была хороша Москва с дальним звоном замиравших трамваев, снежным вихрем над переулками, когда я возвращался в ночные часы, чувствуя каждой своею жилочкой, как я молод, здоров, бессмертен, нет мне сноса, нет и не будет. И юмор был не натужный, не книжный, был он частью моего существа, самой здоровой и прочной частью. Сдается, что не было друга надежней.

С ним вместе, объединив усилия, мы выиграли избирательную кампанию. Жив ли еще мой Облепихин? Моничковского давно уже нет.

1986

Хохловский переулок Повесть

Куда ты несешься, неведомый мотоциклист? И к чему эта сумасшедшая скорость? Так заманчиво, черт возьми, в летний вечер пройтись по сегодняшней Москве. Центр смиряет свою гордыню, вчерашние окраины и шире, и выше, а порой и эффектней. Но и Арбат постоит за себя, а Тверская, недавняя улица Горького, полна былой притягательной силы. На ступенях Центрального Телеграфа стоят пламенные юноши южного разлива, – это гости Москвы поджидают подружек. Иные и сами теперь москвичи, их можно узнать по хозяйскому взгляду. Толпа течет, люди шествуют, не торопясь, хотят продлить минуты свидания с городом. Вдруг отступают дневные заботы, фонари многообещающе вспыхивают, в их колдовском лукавом свете гость приобщается к столице, в нем рождается чувство сопричастности.

Мелодия возникает внезапно. И те, кто постарше, оборачиваются, словно услышали чей-то зов. Их и в самом деле окликнуло прошлое, ибо мелодии уже тридцать с хвостиком, она приветствовала их юность.