Покровские ворота

– Так было велено. Соседкин мальчонка возьми да скажи: «Я, говорит, Льва Евгеньевича видел. Катается на Чистых Прудах».

– Ему что за дело? – вознегодовал Хоботов. – Я поражен.

Савва грустно развел руками.

– Сболтнул. Ребенок. Что с него взять? А Маргарита Павловна – в нервы. «Беги, – говорит, – приведи хоть силой. Он себе голову расшибет».

Черт знает, что за незадача! На последних словах его появились пунцовые Людочка и Светлана.

Хоботов словно весь напрягся.

– Вот что, Савва, ступай домой.

– Лев Евгеньевич, не лезь в бутылку, – дружески посоветовал Савва.

Людочка сказала с готовностью:

– В самом деле, я провожу.

Хоботов, весь дрожа, воскликнул с ложноклассическими интонациями:

– Или ты сейчас же уйдешь, или все между нами кончено.

Савва был просто обескуражен:

– Вот ты какой… Ну, брат, не знал…

– Людочка, сделаем круг! – крикнул Хоботов.

– Осторожно, – остерегающе прошептала Людочка.

Добросердечная Света сказала:

– Я помогу.

Девушки взяли Хоботова под руки и, что-то чирикая, умчались. Савва печально глядел им вслед. Появился недовольный, сильно разочарованный Костик.

– Савва, и ты здесь? А Хоботов где?

Савва махнул рукой:

– Катается. Ни стыда ни совести. Себялюб. Женщина дома совсем извелась.

Костик философски заметил:

– Что делать? Жизнь полна превратностей. Сейчас, мой друг, за одну секунду я встретил и потерял девушку, которая снится мне целый год.

Савва не мог ему сочувствовать. Он был угнетен. Махнул рукой и ушел. А Костик все вглядывался в круженье на льду, все силился вновь увидеть прелестное, нежданно мелькнувшее лицо.

Показались Светлана, Хоботов и Людочка. Светлана подкатила к Костику, а влюбленные заскользили дальше.

– Этот ушел? – спросила Светлана, не обнаружив более Саввы. – Чего они от него хотят?

– Боятся за крайне хрупкую жизнь, – сказал Костик и, поглядев вслед Хоботову и его Людочке, добавил: – Вступил человек на скользкий путь.

Светлана заметила:

– На то и лед, чтоб скользить.

Костик с неуловимой усмешкой согласился:

– Ты совершенно права. Поняла меня с полуслова. У меня есть друг, некто Савранский. Очень кондиционный юноша с мотороллером. Он говорит: ездить не опасней, чем жить.

Что-то она почувствовала в его интонации и сказала с некоторым вызовом:

– Мне Велюров прислал телеграмму.

– Плохо дело, – покачал головой Костик. – Он разорится.

– Ты не шути, – Светлана нахмурилась.

– Какие шутки… – сказал Костик лояльно.

Светлана сказала:

– Как человек он очень хороший.

Костик с готовностью согласился:

– Очень хороший, но очень грозный. Все поджигатели войны пред ним трепещут.

– А ты? – спросила она насмешливо.

– Я – нет, – сказал Костик. – Я человек доброй воли.

И подхватив ее, он помчался по звенящему льду, и мелодия понеслась им вслед.

Было и впрямь что-то нездешнее и колдовское в этом движении.

* * *

Сначала различаются краски,
А потом выплывают звуки,
Это опять горят фонарики,
Это хрустит и крошится лед,
Старая песенка оживает –
Догони – догоню…
До-го-ни!
Не догоню. Не зови. Не надо,
А все-таки музыка все играет,
У Покровских ворот,
На Чистых прудах…

* * *

В полуподвальном помещении, переоборудованном под спортивный зал, Костик проводил занятия. Люди первой и не первой молодости слушали его команды и, по мере возможностей, их воплощали. Костик давал им упражнения на отягощения, потом призывал расслабиться, следить за дыханием, затем вновь заставлял трудиться на всю железку.

Занятия уже подходили к концу, когда дверь в зал приоткрылась и вошел мрачный Велюров.

Костик помахал ему рукой и подошел к нему.

– Что-нибудь произошло?

– Не знаю, – сказал Велюров. – Отчего-то смутно и тягостно. Тянет побыть среди людей.

Костик хлопнул в ладоши и крикнул:

– Все свободны!

Сказал Велюрову:

– Подождите меня.

И пошел приводить себя в порядок.

Его подопечные последовали за ним. Они пробегали мимо Велюрова в душевые, потные, разгоряченные, мускулистые, и Велюров морщился, созерцая этот пир плоти. В опустевшем зале он приблизился к штанге и с брезгливой улыбкой взялся за нее. Улыбка стала страдальческой, Велюров тихо охнул и пошел прочь от безжалостного железа.

Появился Костик, умытый, причесанный. Велюров показал глазами на снаряды, улыбка его вновь стала презрительной.

– Нашли занятие, нечего сказать.

– Я веду кружок художественной атлетики, – сказал Костик кратко. – Создаю людям новые торсы.

– Торгуете телом? – усмехнулся Велюров.

Костик развел руками:

– Какой цинизм!

Широким жестом он пригласил Велюрова за собой, запер дверь, и они шагнули за порог, в вечернюю зимнюю Москву. На улице Костик спросил соседа:

– Что ж вас томит?

Велюров ответил несколько надменно:

– Вам не понять.

Костик задумался:

– Может быть, у вас творческий кризис?

– Может быть, – загадочно отозвался Велюров. – На то я художник.

– Вы просто переросли эстраду, – заявил Костик. – Нельзя всю жизнь быть только собой. Артист обязан переодеваться.

Велюров недоуменно пожал плечами.