Покровские ворота

Несчастная девушка сорвала с вешалки пальтецо и, не надев его, выбежала. Она летела по лестнице, потом по улице, ничего и никого не видя. И люди оборачивались на нее.

– Все кончено, – шептал Хоботов, раскачиваясь на сундуке.

– Ты мне скажешь спасибо, – заверила его Маргарита, подавая ему стакан воды и целительные таблетки.

Хоботов потирал то бок, то грудь.

– Колет опять? – спросила она участливо.

– Не имеет значения. Что ты сделала? Что я наделал?

Поморщившись, Маргарита бросила:

– Только не устраивай драм.

– Это был какой-то гипноз! – крикнул Хоботов. – Своими руками отдать свое счастье!

– Ты ведешь себя, как ребенок, которому запретили сладкое, – сказала Маргарита презрительно.

Внезапно Хоботов сделал попытку опуститься перед ней на колени:

– Отпусти меня, отпусти…

– О, невропат, – сказала Маргарита.

– Я ее люблю, – тосковал Хоботов.

– Чушь.

– Люблю ее.

– Сексуальный маньяк. Савва!

Вышел Савва.

– Звала, Маргарита Павловна?

– Взгляни на этого павиана, – предложила ему же, указывая на потерявшего равновесие Хоботова.

– Всю жизнь я жил твоим умом, – говорил Лев Евгеньич страстно. – Всю жизнь я делал, что ты велела. Я мог быть ученым, мог книги писать, а стал каким-то столоначальником, блохоискателем, сундуком. – Он заколотил по ни в чем неповинному сундуку кулаками. – Если б не ты…

– Если б не я, – сказала Маргарита, – ты получал бы одни щелчки…

– Пусть!

– И каждый проворный кляузник вешал бы на тебя собак.

– Пусть! Но я бы жил! Я бы жил!

– Лева, уймись, – попросил Савва.

– Савва, подумай, – взывал Хоботов, – всю свою жизнь себя ограничивать, бояться прохвостов, жить вполноги, – для этого надо было родиться?

– Неблагодарный эпилептик! – крикнула Маргарита.

– Так вот, я женюсь! – Хоботов вновь наградил сундук тумаком.

– Нет, – сказала Маргарита, – ты не женишься. Умалишенных не регистрируют.

– Увидишь, – упрямо воскликнул Хоботов. – Я добиваюсь простого права: решать свою судьбу самому.

– Банально, Хоботов.

– На здоровье. Независимые умы никогда не боялись банальностей.

– Ты тут причем?

– Грубо, но правда. Я ни при чем. А чья вина?

Было похоже, что силы его оставили. Он присел на злополучный сундук и прошептал:

– Колет. Перед глазами круги…

– Колет, – повторила Маргарита. – Ну, хватит. Ждать нельзя.

Савва – блокнот!

– Что ты хочешь делать? – забеспокоился Хоботов.

– Буду звонить Вере Семеновне, – решительно сказала Маргарита.

С записной книжкой вернулся Савва. Маргарита стала торопливо листать ее.

– Я протестую! – крикнул Хоботов.

В коридор вышла Алиса Витальевна.

– Друг мой, почему вы кричите?

– Алиса Витальевна, дорогая, – Хоботов протянул к ней руки, – меня зарезать хотят. Зарезать.

Алиса Витальевна была ошеломлена.

– Пардоне муа…

– Зарезать, – повторил Хоботов.

– Душа моя, что за шутки?

– Веру Семеновну, – сказала в телефон Маргарита.

– Остановись! – завопил Хоботов.

– Верочка, – говорила Маргарита, – какая удача, что ты у себя. Да, это я, Маргарита. Спустись, родная, в приемный покой. Я сейчас привезу к тебе Хоботова. Его аппендикс что-то шалит.

Она специально отвела трубку от уха, и все услышали низкий прокуренный бас женщины, не знающей колебаний:

– Резать ко всем чертям!

– Чудовищно! – крикнул Хоботов.

– Слышал? – спросил Савва.

– Разумеется, ты права, – говорила Маргарита. – С этим отростком надо кончать. Да, едем. Спасибо тебе, дружок.

И она повесила трубку.

– Лев, собирайся.

– Все уж прошло, – сказал Хоботов.

– Возьми туалетные принадлежности, – командовала Маргарита. – И пару белья. Помоги ему, Савва.

Со всех ног Савва ринулся в комнату Хоботова. Маргарита постучала Велюрову. Артист показался на пороге.

– Аркадий, – сказала Маргарита. – Срочно разыщите такси. Хоботову нужно в больницу.

– А что случилось? – поинтересовался мастер художественного слова.

– Аркадий, быстро, – нахмурилась Маргарита. – Дело идет о жизни и смерти. Или вы снова не в состоянии?

Велюров метнул в нее возмущенный и в то же время страдальческий взгляд.

– Сколько можно припоминать? Я же принес свои извинения.

И на ходу, надевая плащ, кинулся вниз по щербатой лестнице.

– Что происходит, ты можешь сказать? – спрашивал мятущийся Хоботов.

– Друг мой, будьте благоразумны, – нежно заклинала Алиса.

– Нет у меня никакого приступа, – Хоботов едва не рыдал.

– Тем лучше, – бросила Маргарита. – Значит, в холодном состоянии операция пройдет безболезненно.

Не удержавшись, она добавила:

– Хотя, согласись, твое состояние от холодного далеко.

Меж тем Велюров ловил такси. Две машины его миновали. На пути третьей он встал, как утес, раскинув руки, выпучив очи, готовый принести себя в жертву.

– Со всех точек зрения, – говорила Маргарита, – тебя полезно госпитализировать. Отлежишься, придешь в себя…

С хоботовским портфелем в руке появился мобильный Савва.

– Все в аккурате, – сказал он бодро.

– Не пойду! – еще не сломленный Хоботов приготовился к сопротивлению.

– Доктор наук ждет в приемном покое, – возмущенно прикрикнула Маргарита. – Не заставляй меня краснеть.

Влетел торжествующий Велюров.

– Почти немыслимая удача! У подъезда остановил.

– Нет! – Хоботов бил ногами по полу. – Ни за что! Это террор!