В новом костюме, в шляпе набекрень, показался великолепный Велюров. Костик его увидел первый.
– Смотрите, до слез знакомый образ.
– Возьмите яблоко, – Велюров протянул Хоботову свой дар. – Это вам. Для поправки.
– У вас вид триумфатора, – сказал Костик. – Кого вы разбили под Аустерлицем?
– Светлана с подругой придут на концерт, – сказал Велюров победоносно.
– Я ж говорил вам, – Костик потряс его руку, – но, тем не менее, будьте бдительны: не повторите прежних ошибок.
– Кого вы учите? – сказал Велюров с усмешкой.
– И все же не следует забывать, – не унимался бдительный Костик. – Грядет Всемирный Фестиваль Молодежи. Приедут красавцы из Новой Зеландии. Вам надобно быть во всеоружии.
– Не запугивайте меня, – гордо ответствовал Beлюров. – Лев Евгеньевич, я рад, что вам лучше.
– Я тоже вам рад, – сказал ему Хоботов, – но мне, признаюсь вам, больно вспомнить, что вы участвовали в насилии.
– Помилуйте, я вас хотел спасти! – бурно оправдывался Велюров.
– Не надо про грустное говорить! – трепетно попросила Людочка.
– Боже мой, – в ужасе вскрикнул Хоботов. – Маргарита и Савва! Костик, вы видите?
– Я убегу! – заметалась Людочка.
– Ни в коем случае! – запротестовал Хоботов.
– Убегу! – настаивала смятенная девушка.
– Не надо бежать, – сказал Костик. – Временно отойдем под навес и посмотрим, чем кончится партия.
Под навесом, в тесной толпе, окружившей вошедших в азарт доминошников, Маргарита и Савва их не углядели. Да и не до того им было обоим! Оба сияли, веселые, праздничные.
– Ну, сегодня совсем молодцом, – сказала довольная Маргарита.
– Да я чувствую, что здоров, – с готовностью подтвердил Хоботов.
– И каково вам на новом месте? – осведомился с интересом Велюров.
Савва ответил словоохотливо:
– Это, брат, сон. Хожу да жмурюсь. Такая воля. Гуляй – не хочу. Льву там тоже очень понравится.
– Это, в конце концов, не так уж важно, – сдержанно отозвался Хоботов.
Савва отечески улыбнулся:
– Не скромничай. Тебе там жить.
Хоботов вскочил со скамейки, точно в него вонзили иглу.
– Вы вновь за свое?!
Маргарита сказала:
– Я говорила с Верой Семеновной. Она сказала – тебя можно брать.
Этот глагол обидел Хоботова.
– Что значит – брать? – его голос дрогнул.
– Я к ней пройду, – Маргарита Павловна не стала тратить времени на ответ. – А ты пока оформляй бумаги и спускайся в приемный покой. Савва, возьми такси на стоянке и подгони машину сюда.
– Сделаю, – коротко сказал Савва.
– Мы везем его к нам, – пояснила Маргарита Велюрову и направилась к корпусу.
– Савва, – простонал Лев Евгеньевич, когда они остались вдвоем, – скажи, скажи, когда это кончится? Что ты молчишь? Ну, что ты молчишь?
Лицо Саввы было строго и печально. Наконец он сказал:
– Нехорошо.
– Что нехорошего? – воззвал Хоботов.
– Я тебе откровенно скажу, – сказал Савва. – Я тобой восхищаюсь. Но ты иногда ставишь в тупик. Не обижайся, но наболело. Я откровенно тебе скажу. Сам знаешь, у Маргариты мозги – тебе против них не потянуть, что тебе дадено, то тебе дадено, а чего не дано, того не дано. Пойми наконец, какой ты везучий. Жалеет тебя такой человек. – Он показал рукою в ту сторону, куда ушла Маргарита Павловна. – Можешь жить у нее, как за пазухой. Чего ж тебе надо? Живи да радуйся. И делай, что тебе говорят. Я думал, в больнице ты стал сознательней. А ты – за старое. Нехорошо.
– Ты объясни, – попросил Хоботов, – зачем тебе нужно, чтоб я у вас жил? Тебе что за радость?
– Вот ведь, на всех языках говоришь, – Савва махнул безнадежно десницей, – а по-русски не понимаешь. Живут не для радости, а для обязанностей. Что ж делать, коль ты без нас пропадешь?
– Но почему ты вбил себе в голову, что я пропаду? – закричал Хоботов.
– Спроси у Аркадия, – Савва спешил. – Я – за машиной. Пора тебя брать.
И он ушел. В полном смятении Лев Евгеньевич озирался. День был роскошен и ослепителен. Все вокруг дышало покоем. Все так же прогуливались больные. Так же упоенно стучали своими костяшками доминошники. Савранский беседовал с сестричкой в белом халате, и добрая девушка, похоже, уже была готова дать Савранскому телефон. Хоботов трагически смотрел на Велюрова. Тот ответил ему мягким сочувственным взглядом и даже слегка развел руками, приглашая покориться судьбе. И Хоботов понял: спасения нет.
– Я погиб, – прошептал он чуть слышно.
– А если он прав? – произнес Велюров. – Люди эмоционального склада нуждаются в некотором руководстве.
– Костик! – надрывно крикнул Хоботов.
Костик с усилием оторвался от захватившей его ситуации в состязании доминошников и вместе с девушками вернулся к Хоботову.
– Ушли?
– Маргарита в приемном покое, – говорил Хоботов лихорадочно. – Савва побежал за такси. Они меня увезут к себе. Я погиб.
На него было жалко смотреть. Людочка гладила его руки – любимого била нервная дрожь.
– Только без паники, – посоветовал Костик.
Хоботов почти в беспамятстве мотал воспаленной головой:
– Костик, я знаю, что говорю. Стоит мне только туда попасть, и мне уже не будет исхода.
Костик задумался, потом сказал:
– Надо бежать. Сейчас. Немедленно.
Хоботов только рукой махнул:
– В пижаме не выпустят.