Покровские ворота

Но я отмахнулся от очевидной новизны. Я не пожелал заметить девиц в белых халатиках и тетку за кассой. Я точно прикрыл глаза, и передо мной был маленький мушкетер с бритвой, с шевелюрой писателя Сергеева-Ценского. И я был не я, а худой отрок в периоде возмужания, с нервными движениями, и блестящими глазами.

На углу темно и тепло, ушла лотошница, закрылся мужской салон, скоро-скоро появится Оля. «Ах, свидания на углах, ожидания у столбов…» Вот сейчас в конце квартала возникнет ее фигурка, засветится платье и застучат каблучки. Оля редко опаздывала, она не любила меня манежить.

Не опоздала она и на этот раз. Я сразу узнал ее, хотя квартал был скверно освещен, да и походка ее изменилась. Но, видимо, что-то неуловимое остается в нас, то, с чем мы рождаемся на свет и что обречены нести с собой весь свой срок.

Женщина, неторопливо шагавшая по тротуару, в почти элегантном костюме, с нарядной сумкой на руке, была моя Оля. И когда она подошла ко мне со своей всегдашней смущенной улыбкой, мне и впрямь показалось, что нынче днем я сидел в классе, а сюда явился прямо из дома.

– Я не заставила тебя ждать? – спросила Оля, протягивая мне руку.

– Нет, – сказал я. – Все в порядке.

– Ну, здравствуй, – сказала она, – ты давно приехал?

– Всего несколько дней.

– Надолго?

– На несколько дней.

Она улыбнулась. «Привязался к двум словам, – подумал я с досадой. – Всего несколько дней… на несколько дней… Что и говорить, мастер слова…»

– Пойдем! – она посмотрела на меня.

Я спохватился.

– Да, конечно.

И мы не сговариваясь пошли к бульвару, где происходило абсолютное большинство наших встреч.

Вообще сознательно или подсознательно, но мы старались вызвать былое в памяти. Мы избирали знакомые маршруты, невольно замедляли шаг, проходя мимо мест, с которыми были связаны те или иные эпизоды нашего романа, в эти мгновения мы обменивались чуть грустной, все понимающей усмешкой. Была какая-то сладость с горчинкой в этом воскрешении собственной биографии, в восстановлении давно отмененных опознавательных знаков.

Торжественные и молчаливые, мы шли к бульвару.

– Ну, рассказывай, – попросил я, – как все сложилось?

Рассказ Оли, как я и предвидел, отличался краткостью. Она никогда не была речиста, и годы не прибавили ей этого качества, порою не бесполезного. Что она стала фармацевтом, я уже знал. Научного работника из нее не вышло, хотя она, по ее словам, ощущала склонность к труду исследователя и, избирая фармакологию делом жизни, втайне мечтала создать какую-нибудь счастливую панацею. Впрочем, она еще не поставила на себе крест, думает о заочной аспирантуре, а сейчас посещает курсы английского языка. Это не так просто, день ее заполнен до отказа, много времени отнимает работа, а еще больше – обязанности по дому. Тут она, чуть помедлив, перешла к своей личной судьбе.

Почти сразу я почувствовал, что Оля не разрешает себе углубляться в эту тему. Замуж она вышла уже давно, восемнадцать лет назад; муж ее – очень, очень порядочный человек, всецело преданный семье, но от природы весьма болезненный, нуждающийся в бдительном присмотре. По образованию он врач-терапевт, но сейчас отошел от практической работы и трудится в органах здравоохранения. Последнее обстоятельство, видимо, сильно облегчало ему проблему лечения, ибо он, как я понял, часто и охотно ложится в больницы на всевозможные исследования с профилактической целью. Оля пережила большую трагедию – несколько лет назад она похоронила шестимесячную дочь, и теперь все ее заботы сосредоточены на первенце, который в этом году кончает школу. По обыкновению со смущенной улыбкой она негромко произнесла:

– Он на два года старше тебя… тогда…

Я усмехнулся, да, он старше – когда мы начинали дружить, мне было пятнадцать. Она осторожно спросила меня о моих делах, я нехотя отвечал. Чтобы осветить историю моего брака, мне хватило одной фразы.

– Кто присматривает за мальчиком? – спросила Оля.

Я коротко рассказал о Марии Львовне. Она задумалась.

– Должно быть, она внушает Сереже немало вздора, – сказал я после некоторой паузы.

– Кто знает, – сказала Оля. – Я не знаю, что нужно внушать и как нужно воспитывать. Сама я, наверное, плохой воспитатель, но мой Виктор любит меня. В этом я убеждена. Это, конечно, не помешает ему уйти.

– Ну вот, – сказал я, – с чего ему уходить?

– Ты не понимаешь, – вздохнула она, – твой Сережа слишком мал. Через несколько лет…

Она недоговорила.

Я не стал с нею спорить. Я отлично ее понимал. Больше того, мысль, что в один прекрасный день Сережа отличнейше станет обходиться без меня, была из тех мыслей, которые не давали мне покоя. Шутки Бурского не спасали положения. «Ты прав, – говорил он мне с подчеркнуто серьезным видом, – опаснее всего, что вскоре он соблазнит какую-нибудь девицу и должен будет на ней жениться как честный человек».

Но я не находил тут ничего смешного. Так оно и будет. С той только разницей, что девица соблазнит Сергея. Я понимал, что опережаю события, но ничего не мог с собой поделать – таким уж я был создан. Все горькие ощущения приходили ко мне задолго до положенного срока.