Покровские ворота

Теперь я вспомнил – да, там, разумеется, парикмахерская. Вспомнил я и самый угол, лотошницу с пирожками, вспомнил женщину-милиционера, дежурившую кварталом ниже. Она так привыкла ко мне, что однажды попросила у меня в долг два рубля.

– Как не помнить, – сказал я.

– В восемь, да? – спросила Оля.

Я кивнул и поцеловал ей руку. Она ободряюще качнула ресницами, я заглянул в ее бархатистые глаза, мне показалось, что они не так черны, как были.

– До завтра, – сказал я и пошел к выходу, стараясь сохранить достоинство.

Гостиница была совсем близко. Весь остаток дня я терпеливо голодал и питался салолом. К вечеру мне полегчало.

10

Если бы я был моложе, я с превеликим воодушевлением сказал бы похвальное слово Свиданию. Я бы рассказал, как еще утром, просыпаясь, ты ощущаешь нечто необычное вокруг себя. Будни расступились, возникает предчувствие чуда. С этой минуты весь длинный, бесконечно длинный день звучит как увертюра к твоей вечерней опере. И, как во всякой увертюре, в этой тоже проходят, исчезают и вновь появляются темы, которым еще предстоит развиться. Покамест они вспыхивают как обещания, как предвестья, – вечером они разольются во всю ширь. Ты всласть познаешь томительную радость ожидания. Чем зрелей ты становишься, тем лучше ты знаешь: не надо подгонять часов. Пей эти секунды, каплю за каплей, они ни с чем не сравнимы. Должен сказать, это была одна из первых истин, которые я постиг, но дело тут вовсе не в раннем развитии. Говоря сегодняшним языком, я был плохо запрограммирован. Дурные гены бродили в моей крови, далекие предки задумали меня как неудачника. Готовясь идти на свидание, я уже думал, как буду с него возвращаться, меня не столько обжигала мысль о радости, которая ждет, сколько горькая догадка, что через два-три часа все будет уже позади. И потому я старался не сетовать, что время движется слишком неторопливо.

С каким чувством превосходства я смотрел на всех прочих смертных! Что ждало их вечером? Домашнее чаепитие. В лучшем случае киносеанс или плохой спектакль. Между тем мне предстоял полет в стратосферу. То и дело возникало предо мной ее лицо, ее глаза, ее руки, и моя жадная мысль творила чудеса, и скромное милое существо умеренных достоинств – машинистка или студентка – наделялось такой пленительной прелестью, таким всемогуществом, о котором, должно быть, и не мечтало. Мудрено ли, что вечный осадок тлел в моей душе после того, как мы расставались.

Наступают сумерки, и все ближе, ближе условленный срок. Радостно готовиться к этому таинству, не спеша бриться, доставать свежую сорочку, примерять галстук. Радостно ощущать свою молодость, пружинистость в ногах, веселую игру во всем теле. Еще один взгляд на часы – можно выходить, я пробегаю темный грязноватый дворик, выхожу из ворот, здороваюсь с соседками, величаво, точно на тронах, восседающими на табуретках. Улица кипит, гудит в этот час. Все смотрят на меня понимающими глазами – женщины, старики, играющие в нарды, мальчишки. На меня смотрят из окон, с балконов и с галерей, меня провожают долгими взорами, совсем как я, всего несколько лет назад, провожал победоносных брюнетов, ныне отцов семейств, а сегодня я сам такой же брюнет, и родная улица, бегущая вниз, к вечернему морю, видит это и радуется за меня.

Окна распахнуты, из многих текут мелодии, такие же вязкие и завораживающие, как этот час, когда южный день медленно умирает и темнота спускается на мостовые.

Я заворачиваю за угол, кварталы в нашем городе коротки, и как ни тихо я шагаю, минут за десять, а то и за четверть часа до срока, я оказываюсь на избранном углу. А ведь надо принять в расчет, что девушка опоздает, так уж заведено, только Оля отваживается нарушать этот неписаный закон. И вот своими длинными ногами я меряю квартал – взад-вперед, взад-вперед, хлопают двери магазинчиков, люди входят и выходят, встречные прохожие огибают меня, взад-вперед, взад-вперед, вот и время подошло, ну что ж, ждать недолго, скоро застучат каблучки и в конце квартала засветится знакомое платье.

Однажды на тот же угол, где вышагивал я, явился еще один, одетый, как на парад, страстотерпец, как мне казалось, пожилой человек. И для меня и для него это был неудачный вечер – наши дамы не пришли. Скрепя сердце я назначал себе новые сроки – подожду еще десять минут и пойду, еще пять минут – и пойду, ну так и быть, дотяну до девяти. Но эта смешная игра была обречена на проигрыш – я уже знал: она не придет. Рядом бесцельно переминался мой сосед в своей черной тройке. Меня охватило теплое чувство – это был собрат по несчастью. Мне захотелось с ним познакомиться, сказать ему несколько ободряющих слов. Я призвал на помощь остатки юмора и предложил ему сыграть в шахматы. Он только махнул рукой.