Поле Куликово (СИ)

-А сколько честных бояр, княжеских воев и ополченцев из посада ушло с полками, оставив на нас старых отцов и матерей, жёнок и малых чад! Их ли выдадим в лапы разбойников? Ведь случилось уже страшное, позорное для христиан: прошлой ночью в Загорье зарезали старуху с отроком, надругались над женой ополченца, а после убили... Кто сотворил такое? Не те ли тати, што учиняют смуту на нашем вече?..

Сорвалось у Адама нечаянно или был умысел в его вопросе, но площадь отозвалась криком ярости. Только что иные готовы были счесть Олексу убийцей, страшным орудием власти, которой сами же его облекли, как слова народного воеводы словно молнией озарили смысл происшедшего.

-Смерть насильникам!..

Напрасно Олекса размахивал руками и рвал глотку, пытаясь удержать толпу от расправы. Напрасно священник с паперти протягивал руку с крестом, увещевая людей смирить гнев, разобраться, отделить преступников от невиновных - булавы и мечи ополченцев уже крестили ватажников. Пытающихся уползти в толпу по земле топтали ногами и прикалывали кинжалами, гуляев хватали и в других местах площади, где они своей наглостью успели восстановить против себя народ. Скоро лишь прорехи в толпе - там, где лежали побитые, - напоминали о происшедшем.

-Што вы наделали, православные? - крикнул Олекса, едва унялась общая ярость. - Как можно без суда?

-А ты мог?

-Тот за кистень схватился. И мне вы дали власть...

-Мы дали! Стало - мы и есть главный суд. Не жалей, боярин. Волков жалеть - овец не стричь.

Олекса обернулся к Адаму и поразился: тот стоял на помосте спокойный, сложив на груди руки. И он заговорил:

-Теперь ступайте по домам, готовьтесь: завтра начнём переселяться в детинец. Всё, конец вечу!

Ведя коня в поводу за Адамом и боярами к воротам Кремля Олекса хмурился, пряча за напускной суровостью душевную смуту. Не он ли подал народу пример к расправе, в которой, возможно, погибли люди пусть и не ангельского образа жизни, однако и не заслужившие подобной казни? Иные могли бы ещё послужить Москве и очиститься перед Богом, как очищались многие на Куликовом поле. Ведь вот что вышло - главный-то смутьян, тайный атаман бродяг и татей Жирошка, и тот, с волчьим именем, что вызвал смертоубийство на площади, где-то скрылись, а их подручники побиты. Тревожно и другое: не попытаются ли Жирошка и этот Бирюк отомстить нынешней ночью, подговорив оставшихся татей? Погода сухая - запалят посад с разных концов, да и начнут резать людей в суматохе - тут и кожевникам с кузнецами не уследить. Он вспомнил о семьях товарищей, живущих в посаде. Если уж великий князь оставил жену в Москве, едва ли кто-то из кметов сумел вывезти своих. Увиделась вдруг дочурка Васьки Тупика, даже ощутил её ручонку - за палец его держалась, когда погружали в купель, - он, Олекса, стал её крёстным отцом. Улыбнулся и вздрогнул, представив, что с ней и с Дарьей могло случиться то страшное, что случилось минувшей ночью в Загорье. Увиделась и Анюта, девушка, похожая на цветок незабудку, посреди пустой гостевой залы княжеского терема. Он решил семьи ушедших воинов переселить в Кремль сегодня же.

К вечеру вся зареченская сторона перешла на левый берег, и дружинники Владимира Красного запалили деревянные мосты. Расставляя ополченческие сотни и определяя порядок стражи, Олекса новыми глазами присматривался к крепости. Москва и Неглинка охватывали её с юга, запада и северо-запада. Они, конечно, не остановят врага, но лишат его свободного передвижения под стеной Кремля. Орде придётся штурмовать высокую северную и восточную стену - это великая помога защитникам крепости. Опять же хану надо переправлять войско на левый берег - за то время москвитяне привыкнут к виду неприятеля и сочтут его силы. Враг - особенно страшен, когда наваливается внезапно. Надо будет только выжечь дотла и Заречье, и Великий Посад, и Загорье, чтобы усложнить хану строительство переправы, лишить его возможности быстро соорудить примёты к стене. Закончив дела с начальниками сотен, Олекса направился в посад. У Никольских ворот - крики, свалка, брань. Ополченцы со стены метали камни в каких-то разбегающихся людей, оглушённая лошадь билась в упряжи перед воротами.

-Што у вас творится?

-Да вот, боярин, - ответили со стены, - вишь дело какое: чёрные-то люди в детинец норовят до времени, а бояре - из детинца. Мы и осаживаем.

Олекса не стал вмешиваться, зная приказ нового воеводы: до его особого слова никого больше не выпускать из Кремля. Олекса не видел проку в тех, кто стремился вон из стольной, Адаму же страшновато терять последних "лучших людей".