Поле Куликово (СИ)

На третий день в ставку хана ввели сотника из крымского тумена. Поцеловав край кошмы перед владыкой, он заговорил:

-Повелитель! Высокородный эмир Кутлабуга велел мне доставить к тебе важного человека.

Тохтамыш насторожился: с каких это пор Кутлабуга стал высокородным и по какому праву именуют эмиром безбожника, таврического бродягу, которого Тохтамыш держит в Крыму как сторожевого пса и пугало для кафских жидов? Не выращивают ли там, среди крымских репьёв, нового Мамая?

-Кто - этот человек?

-Он клянётся, что приехал из Москвы.

Тохтамыш разом позабыл о Кутлабуге.

В шатёр втолкнули невысокого, наголо обритого человека в рубище, он опустился на колени перед ханом, рядом с ним появился толмач.

-Пусть говорит.

Неизвестный поднял голову, и его носатое лицо, и глаза-мыши показались хану знакомыми.

-Владыка народов, разве ты не узнаёшь меня? - заговорил по-татарски. - Я - Некомат, купец-сурожанин.

Тохтамыш вспомнил: это был тот торговец-ростовщик, изгнанный из Москвы и вместе с Иваном Вельяминовым пытавшийся взбунтовать удельные города против Дмитрия. После Куликовской победы его, как и многих, выпустили из темницы, где он принял крещение, чтобы расположить к себе своих надсмотрщиков. Под новым именем Некомат пришёл в Орду, переполненный желанием отомстить москвитянам за потерянное состояние, за пережитые унижения и страх. Хан послал его в Новгород с другими людьми, которые должны были поссорить боярство Новгорода с Дмитрием.

По знаку хана толмач исчез.

-Я помню тебя. Но ты долго не присылал вестей.

-Разве ты не получил главной моей вести? Ведь храм в Новгороде, воздвигнутый в честь Куликовской победы, разрушил я.

Падение церкви минувшей весной было для Тохтамыша такой услугой, какой он и не ждал от своих лазутчиков. Но кто из них приложил руку, Тохтамыш не знал.

-Чем ты докажешь, что храм разрушен тобой?

-Вот этим. - Некомат наклонился вперёд, задрал на спине рубаху. - Ты видишь рубцы. Я получил их в подвале московского окольничего Вельяминова. Строительство храма вели мои люди, но они просчитались и храм рухнул слишком быстро. Московский боярин выследил меня в Новгороде, силой захватил и увёз в Москву. Этот город послан мне как Божье наказание.

Тохтамыш усмехнулся:

-Я вижу, у Дмитрия - длинные руки.

-И это - опасно, великий хан.

-Где он - сейчас?

-В Москве его нет. Он ушёл со своими боярами так поспешно, что меня забыли в подвале. В Москве хозяйничают мужики. Они собрали вече и решили защищать город без воевод.

-Куда ушёл Дмитрий и где - его брат Владимир?

-Оба ушли в сторону полуночи. Дмитрий думает собрать войско в Переславле. Говорят, в Кремле осталась больная княгиня Евдокия с детьми, а также митрополит Киприан.

-Говорят или это - правда?

-Я видел дружину княгини и видел дружину митрополита. Княгиню собираются вывезти, как только она поправится.

-Что ты ещё хочешь сказать?

-Великий хан, не теряй времени. Стены Москвы падут от одного крика твоих воинов.

-Ты заслужил мою награду. Подумай, чего ты хочешь. А пока отдохни - скоро позову снова.

Едва перебежчика увели, из-за полога вышел старый юртджи.

-Что скажешь? - спросил хан.

-Церковь в Новгороде строили люди Некомата. Это - ценный человек. Он может ещё пригодиться и в Москве. Иногда один хитрый и пронырливый сделает больше, чем тысяча воинов. Дай ему награду, какую попросит.

Тохтамыш выслал три сотни всадников под командованием опытных наянов в обход Москвы, на Переславскую дорогу. Захват великой княгини с детьми восполнил бы упущенного Серпуховского князя. Начальники отрядов получили приказ: в случае перехвата поезда княгини всех женщин и детей сохранить живыми. Даже нечаянное убийство жены или сына московского князя повлечёт смерть виновников. Зато пленение семьи князя сулило всем воинам отряда награды и почести.

Зарево над Серпуховом перевернуло жизнь в Звонцах. Люди не знали, что это серпуховчане зажгли город, и Копыто решил: бежать в Москву поздно - Орда перехватила дороги. Поднятое набатом село до рассвета погрузилось на телеги. У смерда немного добра: порты - на нём, постель - на лежанке, горшок - в печи, топор - под лавкой, дети - на полатях. Скот с двумя пастухами, несколькими подпасками и девками решили с рассветом отогнать на дальнюю лесную вырубку, обмолоченный хлеб взять с собой, а тот, что в снопах и на поле, оставить как есть. На заре женщины подоили коров и коз, обнимая их шеи и всхлипывая, вытолкали за ворота на зов рога пастуха, уложили в телеги связки гусей и кур. Дети спали на возах под овчинами, открывая глаза, с изумлением видели над собой зелёные сени, слушали стук колёс и храп лошадей, укачанные, снова засыпали. У лесных перекрёстков от обоза отделялись по одной-две подводы, чтобы выйти к месту сбора окольными путями - через редколесья, поляны и кулиги. Обоз постепенно растаял. И пастухи, прежде чем направить скот в лесную глушь, прогнали его через пастбище, растворив след стада в старых следах.