Поле Куликово (СИ)

Первый день село устраивалось и обживалось на ракитовом острове посреди зыбунов, заросших редким березняком, ольшаником, сосёнками, которые перемежались стенами тростника и рогоза. По звериной тропе на руках перенесли сюда детей, корма, пожитки и даже телеги. Лошадей укрыли на берегу болота под присмотром парней, выбранных старостой, наказав им в случае опасности бросить табун и скрыться в лесу. У выхода тропы на остров Иван Копыто поставил дозорного, а потом учил сельчан походной жизни, показывая, как вырыть убежище и натянуть над ним полог, чтобы не сквозило и не заливало дождём, где разводить костёр и как поддерживать огонь, чтобы не выдать себя дымом и светом, где выкопать колодец с чистой водой, какие травы настелить в жилище, чтобы не навлечь кусачих тварей, и каким образом хранить припасы от порчи. Детей припугнули болотной нечистью, чтобы не совались в кочкарник. Оступившись, там и взрослый мог сгинуть в чёрном окне, затянутом зелёным лопушком. На другой день, выбравшись из болота, разведчик-сакмагон прочёл по дымкам в небе "разговоры" сторожевых застав, и они подтвердили: враг перешёл Оку. Душа рвалась к боевым товарищам - словно колдовская рука сняла все немочи Ивана Копыто, но на нём теперь лежала ответственность за жителей Звонцов, с которыми он в три месяца успел сжиться. Терзала тревога за Москву, от дум раскалывалась голова. Двенадцать мужиков и парней, годных для ратного дела, он разделил надвое, приказав шестерым во главе со старостой быть на острове - опорой и защитой женщинам и ребятишкам, остальных, кто - посильнее, стал готовить к выходу в поиск. Как ни упирался, а хромого Романа пришлось взять к себе - взыграла в мужике честь куликовца.

Следующей ночью беглецы увидели кровавые сполохи на тучах. Теперь они были вокруг, иные близко. Копыто пошёл к балагану старосты. Фрол тоже не спал.

-Утром поведу разведку, - сказал Иван.

-Сидел бы ты с нами, Ванюша.

-Все будем сидеть по болотам - Русь просидим.

Фрол вздохнул, перевёл на другое:

-Стадо бы посмотреть. Боюсь, попортят девки коров. И сколь молока пропадёт, а тут детишки маются.

-Што, Фролушка, я сбегаю-ка завтречка в стадо? - послышался в темноте женский голос - не заметили за разговором, как вышла старостиха Меланья. - Не бойсь, не заблужусь.

-Ты - в уме? - спросил староста. - В этакое время по лесам бродить - как раз на татарина нарвёшься. А детишки?

Год назад у Фрола с Меланьей родилась двойня, и стало теперь в их семействе шестеро сыновей да две дочки.

-Девчонки приглядят, да и баб тут вон сколь.

-Уж лучше я.

-Нельзя, Фрол, - возразил Копыто. - На тебе - весь наш стан. - "Однако, и лихая жёнка - у старосты!" Копыто слышал, как Меланья управляла Звонцами во время Донского похода.

-Ему и, правда, што нельзя, а мне-то дозволил бы, Ванюша? Глядишь, и молока принесём детишкам.

-Мужа спрашивай, - буркнул Копыто, уходя к тропе проверить службу дозорных. Свою жену он, пожалуй, не отпустил бы.

Поднявшись на рассвете, Копыто увидел возле костерка под развесистой ивой Фрола, Меланью и ещё двух женщин. Староста давал жене наказ, она слушала, кивая. "Отпустил, однако". Отряхивая росу с вербника и вздрагивая от холодных брызг, Копыто вышел к костру, увидел деревянные лагунки, которые женщины засовывали в торбы.

-Ладно, бабы, раз уж решились - дам вам двух лошадей. Но, чур, на дороги не соваться - идти лесом. Понятно?

Подняв разведчиков, Иван вернулся в свою землянку, накрытую полотняным шатром. Жена укладывала харч в перемётную суму и, глянув, отвела глаза:

-Всё ж едешь?

-Нельзя сидеть.

Жена была брюхата четвёртым ребёнком, он чувствовал себя виноватым перед ней, жалел, но не давал волю жалости: бабиться воину - пропащее дело. Не глядя на жену, поднял сыромятный мешок, шагнул к выходу и вдруг вернулся к ней, и обнял свободной рукой. Не избалованная мужней лаской, она прижалась и, вздрагивая, давила рыдания.

-Будя тебе, Федора, - сказал тихо, чтобы не разбудить детей. - Што я, впервой иду в сторожу? На Ваську Тупика да на Ваньку Копыто ишшо не сковано вражье железо.

"Зря я это, однако, - подумал, перешагнув порог. - Разжалобил только бабу, а на ней - дети".

В тот день дымы пожаров торчали в небе особенно часто, и от них горючая копоть оседала на душу. Ярость сменялась недоумением: почему прозевали врага? Кто - виноват? Прежде, бывало, корили рязанцев и нижегородцев, когда набеги Орды заставали тех на печи, сами же вставали ратями на Оке, и откатывались от московского порубежья полчища Тогая, Арапши, Сары-Хожи, иных грабёжников. Бегича перехватили на Воже, Мамая - ещё дальше, на Непрядве. Что случилось теперь?