Полет дикого гуся. Изыскания в области мифологии

Всем известна прекрасная (и одновременно ужасная) история любви Элоизы и Абеляра. Ему уже за тридцать, он – самый выдающийся интеллектуал Парижа, и вдруг он соблазняет семнадцатилетнюю девушку. Когда выясняется, что она беременна, он отсылает ее под опеку своей сестры в Бретань, но потом, снедаемый угрызениями совести, тайно женится на ней. Она протестует, говорит, что семейная жизнь не должна мешать его философским трудам, что она согласна быть любовницей, лишь бы не заключать его в оковы брака. Но он настаивает на женитьбе. Затем, как известно, ее дядя, безжалостный каноник Фульбер, посылает к Абеляру банду головорезов, которые его оскопляют. Восемнадцатилетняя Элоиза постригается в монастырь. После долгих лет молчания она пишет Абеляру: «Будучи юной девушкой, я обратилась к суровой монашеской жизни не ради благочестивого обета, а лишь по твоему приказанию. Если я этим ничего пред тобою не заслужила, посуди сам, сколь ненужными оказались мои старания! Ведь я не могу ожидать за это никакой награды от Бога: очевидно, что я так поступила совсем не из любви к нему… Ведь я, да видит Бог, нимало не усомнилась бы по твоему приказанию предшествовать тебе или следовать за тобою, даже если бы ты поспешил в царство Вулкана, ибо душа моя была не со мной, а с тобой!»

Веком позже те же чувства были выражены в романе Готфрида Страсбургского Тристаном. Он говорит, что ради любви Изольды готов принять вечные муки²⁵ ада²⁶. И снова, уже семь веков спустя, персонаж книги Джеймса Джойса «Портрет художника в юности» Стивен Дедал заявляет однокласснику-католику: «Я не буду служить тому, во что я больше не верю, даже если это называется моим домом, родиной или церковью… И я не боюсь совершить ошибку, даже великую ошибку, ошибку всей жизни, а может быть даже всей вечности»²⁷.

Эрос, Агапэ, Любовь

Богословы учат нас, как важно различать плотскую и духовную любовь, Эрос и Агапэ. Различия и противоречия этих типов любви начали обсуждаться еще Отцами Церкви, и с тех пор являются предметом пламенных дискуссий. Однако существует другая, идеальная Amor, которую воспели средневековые влюбленные и поэты. Она не сводится ни к первому, ни ко второму типу. Говоря словами трубадура Гираута де Борнеля, ‘tam cum los oils el cor ama parvenza’, т. е. глаза передают сердцу образ, а сердце отвечает²⁸. Это любовь особая, разборчивая, элитарная и глубоко личностная. Эрос, напротив, неразборчив, он – не что иное, как позыв известных органов. Агапэ также неразборчива: возлюби ближнего (кем бы он ни был) как самого себя. Таким образом, в переживании Любви мы видим что-то новое, по-европейски индивидуальное. Похоже, ничего подобного ранее не существовало.

В рамках суфизма и тантрического «пути левой руки» существует понимание любви, которое обычно сравнивают с идеей возвышенной, куртуазной Любви. Но в контексте этих учений к женщине относятся не как к уникальному созданию, а как к божественному символу. Женщина обычно принадлежат низшей касте, а брак расценивается скорее как епитимья. Средневековые поэты же превозносили и славословили женщину как таковую. В своем эссе «Танец Шивы» Ананда Кумарасвами описывает цель сахаджии (одного из культов «пути левой руки») как мистическое «самозабвение, в котором любовники в объятьях друг друга ощущают себя одним целым». «Партнер более не имеет значения, как личность, – объясняет доктор Кумарасвами, – он становится вратами в рай… В этическом смысле партнер может быть недостойным человеком… Но любовь постигает его божественное совершенство и бесконечность, ее нельзя обмануть… То же совершенство, та же бесконечность присутствует и в море, и в каждой песчинке, в каждой капле дождя»²⁹. В литературе Востока это также называется преобразованием камы в прему, которое происходит посредством уничтожения эго. Санскритское слово kāma означает «желание, вожделение», таким образом, это понятие соотносится с понятием Эроса.

Божественную любовь, прему, обычно описываемую как «утоление жажды божественного всем своим существом»³⁰, не совсем верно сравнивать с Агапэ в современном христианском понимании этого слова. Однако в оргиастической любви (также известной под словом Агапэ) ранних гностических сект, таких как евионеи, которых с ужасом описывал святой Епифаний Кипрский³¹, проглядывается тот же идеал сознательно аморальной, деперсонализированной братской любви. Не вызывает сомнений, что этот идеал через альбигойскую ересь частично передался трубадурам XII–XIII веков. Дени де Ружмон в своей книге «Любовь и западный мир»³², открыто признает поэтический культ Любви продуктом средневековых европейских ересей.