Остальные были уже там. На сдвинутых партах девочки, застелив их номерами «Ежедневного Пророка», поставили добытое ими угощение: блюдо с кусками индейки, другое — с кексами, еще одно — с жареным картофелем, и кувшин с соком. Элфиас, видимо, поработал тягловой силой. Лэмми в минуту, когда Альбус вошел, расставлял по углам банки с голубыми огоньками. Альбус, взмахнув палочкой, пустил под потолком снег, чем сорвал аплодисменты: в синеватом свечении, в отсветах свеч на столах снежинки переливались тысячью искорок.
Девочки принарядились. На Айле было темно-синее платье и такой же бант в темно-каштановом узле волос, на Клеменси — черное шелковое и большой белый платок на плечах. Виктория рядом с ними выглядела маленькой королевой: в бархатном вишневом платье, пышном, словно для праздника в богатом доме, в маленьких темных туфельках и во всем блеске массы свободно причесанных волос, спадавших ей на плечи медовой шалью.
Она подала Альбусу руку в бежевой печатке, он непринужденно приложился губами к запястью и вдруг проделал то же с Айлой и Клеменси. Девочки засмущались, но все-таки смогли держаться спокойно.
— Милости просим, — Виктория сделал королевский приглашающий жест. — У нас все готово. Рождественский ужин, даже ель, — она с усмешкой указала на стоящую в центре вазочку с сосновой веткой, украшенной единственным стеклянным шариком.
— И даже музыка, — Элфиас с гордостью извлек из-под парты инструмент вроде мандолины. — Никто не знал, что я учусь на ней играть. Хотел сделать вам сюрприз.
…Им было хорошо. Возможно, никогда больше ни один из них не ощущал настолько полного покоя и безопасности, как в тот вечер, когда они теснились за кое-как собранным столом, при тусклом свете свечей ели успевшие слегка зачерстветь кексы, вдыхали слабый запах хвои и любовались на игру голубых огоньков. Элфиас взял мандолину и стал тихо наигрывать, а Клеменси запела мягким легким голоском:
Двое влюбленных на склоне холма
Сидели погожим днем.
Наговориться никак не могли,
Хоть и были весь день вдвоем.
«Я не видел, Маргарет, зла от тебя
И тебе не сделал зла.
Не рыдай же завтра, когда зазвонят
Свадебные колокола».
Виктория бросила на Альбуса быстрый лукавый взгляд, и он догадался, что должен пригласить ее танцевать. Он помнил, как иногда на праздники танцевали родители, и особо не тушевался: встал, протянул ей руку, они стали медленно кружить с ней на месте.
«Умоляю вас, братья, мне разрешить
Видеть мертвую без покрывал.
Побледнела, я думаю, радость моя,
И вишневый румянец пропал.
Я на все для тебя, моя радость, готов.
Не чета я твоей родне…
Я целую в холодные губы тебя,
Ты не сможешь ответить мне».
Баллада, как знал Альбус, была длинной, и Клеменси, видно, выпустила несколько строф. С каждой новой строчкой в ее голосе сильнее слышались слезы:
«Если я молодую целую жену,
То, конечно, я в праве своем:
Никаких обещаний вашей сестре
Не давал я ни ночью, ни днем.
Подсчитайте-ка лучше, сколько хлебов
На столах, сколько вин дорогих?
Ровно столько же будет еды и питья
Завтра днем на поминках моих».
— Я пробралась в спальню мальчиков и приклеила ботинки Осборна Крауча к полу, — со смехом шептала Викки. — И за время каникул, раз уж ты остаешься, поймай мне, пожалуйста, мышь.
— Зачем она тебе?
— Хочу подкинуть в сумку зануде Гэмп. Она сегодня смеялась, что Клеменси никто, кроме Сполдинга и Корнфута, не поставил отличных оценок, а ведь она старалась.
Альбус согласился, что для такого дела мышь поймать стоит.
Схоронили обоих в церкви одной,
Вырос куст белоснежный роз
Из ее могилы. А из его —
Куст шиповника произрос.
И росли кусты очень быстро, пока
Не уперлись в церковный свод,
И сплелись, как влюбленные, ветками там,
И дивился на это народ.
Дверь заскрипела и шевельнулась, словно кто-то за ней стоял, и опять стало тихо. Никто не испугался, только засмеялся Лэмми:
— Наверное, призраки хулиганят. А баллада хорошая. Ты сама сочинила?
— Нет, конечно, — удивилась Клеменси. — Эту песню мама очень любит. Мы все вместе поем, когда гуляем.
— А вас много в семье? — спросил Альбус (они с Викки как раз вернулись за общий стол).
— Четверо. Я старшая. А еще есть Джастин, Оливия и Вивиана.
— А кто твои родители?
— Папа — сельский учитель. Он замечательный, очень умный, очень любит своих учеников. Часто приходит домой только к ночи, — улыбка делала бесцветное личико девочки почти красивым. — И он, представляете, верит в чудеса. Он не давал маме меня бранить, когда случались всплески стихийной магии, и сразу поверил, когда за мной пришла профессор Меррифот. Жаль, не смогу к ним приехать: мы всегда вместе мастерим игрушки на елку, — девочка весело пожала плечами. — А вы? Вот ты, Элфиас? Какая у тебя семья?
— У меня? Да ничего особенного… — Элфиас немного поморщился. — Отец держит что-то вроде постоялого двора. Я единственный ребенок. У нас довольно скучно.