Полет цикады

У входа ждали носилки. Рабы уткнулись лбами во влажную плитку — пусть погода стояла не жаркая, а пыли хватало, и несколько раз в день двор поливали водой и тщательно мыли.

Анна уже отвыкла от всех этих церемоний. Приучить к новым правилам свиту оказалось трудно, но вполне реально. Здесь же, в королевском дворце, ритуалов придерживались строже, чем хранили верность.

Носилки миновали мощеный двор, проплыли под каменной аркой и их обступил сад. Анна уже бывала в этом его уголке: Кхемара тщательно следила за красотой своего дома и гордилась ровными дорожками, чистыми прудами, в глубине которых резвились рыбки, так похожие на тех, что плавали в озере, окружающем Харм Белых облаков, изящными мостиками и легкими лодками, что качались на волнах.

— Остальные жены и наложницы вольны обустраивать жилище по своему вкусу. Увы, не у всех он есть, — жаловалась королева, но в личные предпочтения обитателей женского двора не лезла. Пока они не начинали оказывать влияние на остальных. Сорняки неповиновения и нарушения приличий Кхемара выпалывала безжалостной рукой, как хороший садовник.

Так же она следила за всем остальным хозяйством. Везде царил порядок и покой. Только за благолепием, поражавшим взгляд и слух, скрывались самые жестокие и хитроумные интриги. Анна однажды сунула в них нос и поняла: все, что она читала о гаремах — бред сумасшедшего. Наложницы никогда не были глупыми дурочками, мечтающими о роскоши и красивых тряпках. Такие здесь не выживали. Их использовали другие, более умные женщины и выкидывали после использования, как грязную салфетку. Выживали в этом гадюшнике самые умные и практичные. Безжалостные. И ничего удивительного, что потом они успешно влияли на политику государства: как правило, она шла на пользу стране. Естественный отбор эти женщины проходили жестокий. В живых действительно оставалась сильнейшая. Остальные или гнили в земле, или влачили существование в роли вечно прислуги.

Анну передернуло, кода она подумала, что могла оказаться в подобном месте не в качестве воплощения богини. Но размышления о судьбах мира и истории немного отвлекли от страшных мыслей об Эйре. Как он там? Сильно ли ранен? А может, при смерти?

Анне казалось, что она сейчас рехнется, но мысли крутились, как хомяки с колесике и не было ничего, за что можно было бы зацепиться. К счастью, носильщики шли быстро. И вскоре Рийта подала Наири руку, помогая подняться с высоких подушек.

Анна огляделась. В этой части Дворца она никогда не была.

Прямо перед ней возвышалось призмистое, длинное здание, сложенное из красного, неправильной формы кирпича. Черепица на крыше напротив, поражала невероятным изумрудным цветом — совсем, как трава вдоль посыпанных песком дорожек.

Тяжелые створки разошлись без скрипа, и на низкое, но широкое крыльцо высыпали рораги. Узнать магов было нетрудно. Выпрямив спину, Анна двинулась мимо склоняющих колени мужчин к входу в Дом Лекарей.

32

Бледное лицо на бледной подушке. Бинты на коже почти не заметны... Анна вздрогнула — она уже видела такое. Сердце пропустило удар — показалось, Эйр не дышит. Но вот грудь качнулась раз, другой... Спит!

— Капи...

Она чуть не рукой закрыла рот сопровождающему. И махнула рукой свите:

— Все вон, — прошептала беззвучно.

Они вышли, не издав ни звука, что казалось невозможным. Анна осталась наедине с Эйром.

Она так и не выслушала о его состоянии. Казалось важным увидеть самой, понять самой, но все же главное — увидеть. Пусть беспомощного, пусть искалеченного, без рук, ног, но — живого.

Он казался таким... беззащитным. И это было страшно. Всегда сильный, уверенный, способный решить почти любую проблему... если она не касалась Анны. Она грустно улыбнулась. Сердце щемило уже не от обиды — от неизбывной нежности.

Рука сама потянулась к волосам. Чисто вымытые и даже расчесанные, они мягко скользили между пальцами. Перебирать их всегда было приятно. Но теперь эта незамысловатая ласка имела привкус печали.

Так же не торопясь Анна наклонилась и поцеловала рорага. Целомудренный, едва различимый поцелуй, когда губы едва соприкасаются, и только дыхание согревает теплом. Но, когда она уже хотела отодвинуться, сильная ладонь накрыла её затылок, не позволяя отстраниться. Бледные губы шевельнулись и властно взяли то, на что имели право.

Анна замерла, боясь малейшим движением причинить боль, навредить. А поцелуй становился все настойчивее: в ход пошел язык. А потом вторая рука улеглась на талию и заставила сесть на кровать. Стало удобнее. Они целовались и целовались, словно дети, забыв, что существует и другое проявление плотской любви. Но оно казалось сейчас лишним. И только, когда голова закружилась так, что и сидеть стало трудно, Анна нашла в себе силы отстраниться:

— Как ты себя...

Договорить ей не дали. Губы заболели от очередного поцелуя, так он оказался крепок.

— Дай хоть... дверь закрою... — дыхание никак не восстанавливалось, так что говорила Анна с трудом.