Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности

Отношение наблюдателей к католической церкви Привислинского края можно расценивать как предвзятое и крайне негативное: ксендзы рисуются исключительно мрачными красками, им приписывают «разжигание фанатизма и нетерпимости»[885] по отношению к другим религиям (и в первую очередь православию), не замечая на фоне резкой критики консолидирующую роль костела, в течение многих веков бывшего ядром сплочения польской народности и оплотом патриотизма. Поэтому Е. Водовозова, в частности, стремилась развенчать бытующие убеждения в любви и преданности польских крестьян ксендзам, рассказывая об иронии в отношении к священнослужителям, о терпимом отношении к «их грешкам»[886].

Такое отношение к католической церкви (и вере) заметно отличается, во-первых, от того, которое проявляется в аналогичных описаниях поляков, живущих вне территории Царства Польского / Привислинского края. Описания эти, как уже указывалось, осуществлялись в другом, идеологическом русле. Нейтральная трактовка конфессиональной принадлежности поляков, привлекавшей к себе пристальное внимание сразу после восстания 1863 г. (ср. труды А.Ф. Риттиха и Р.Ф. Эркерта), находилась в явном противоречии с учебной литературой по истории того же периода. Как показала Н.В. Палеева, в ней вероисповедание выступало главным отличительным признаком поляков и наиболее их маркированной чертой, что особенно заметно в сравнении с описаниями других этносов Империи в тех же источниках[887].

Заметим, что в этнографических очерках среди типичных качеств поляка чрезвычайно редко упоминаются те, которые в той или иной степени связаны с его вероисповеданием. Католицизм не рассматривался даже как источник формирования каких бы то ни было отличительных национальных свойств, а набожность крестьян оценивалась исключительно как позитивная польская черта, роднящая их с русскими.

Великорусы. В большинстве очерков упоминаются или разбираются причины польско-российских конфликтов в XIX в. Ответственность за вековую вражду между польским и русским народами возлагалась на поляков, точнее, на польское дворянство. При этом всячески подчеркивались сходные черты и кровная близость между крестьянством двух славянских ветвей. Положение польского крестьянства до разделов характеризовалось исключительно негативно, в нем виделось явное сходство с крепостным состоянием русского мужика. История польских земель в составе Российской империи оценивалась как весьма благоприятная для материальной и духовной жизни польского крестьянства. В этнографических очерках именно этот вопрос был более всего политизирован. На таком фоне особенной похвалой кажутся слова офицера Генерального Штаба, сказанные еще в статистическом отчете 1864 г., сразу после восстания: «Если жители русской народности в западных губерниях превосходят поляков в числительности, то последние настолько же превосходят их в моральном отношении. Это очень легко объясняется историей. Частная поземельная собственность находится в руках поляков»[888].

Таким образом, благосостояние, зависящее от геоклиматических условий и социально-исторических обстоятельств (степени закрепощения крестьянства, форм этой зависимости и ее длительности), становится «ответственным» за добронравие и «бойкость» народа. Последняя связывалась с выражением внутреннего достоинства человека, его умением «высоко держать голову» перед помещиком, могла она также означать предприимчивость в экономической сфере деятельности, зачастую «бойкость» поляков подразумевала скрытое сравнение со «своим» – великорусским – крестьянином.

Единственным резким выражением негативного различия польского и великорусского народов может служить фраза из краткого учебника К. Кюна: «Не любит русский народ польской гордости, польской фальши и лицемерия: добродушие и откровенность – вот характерные черты великороссиян»[889]. Такое заявление, однако, является скорее исключением, чем правилом в этнографических описаниях поляков Царства Польского / Привислинского края.

* * *

Итак, самым сложным вопросом, с которым столкнулись авторы этнографических очерков о поляках, был вопрос о соотношении этнически-своеобразных свойств в двух очень различающихся (как казалось, по всем параметрам) сословных типов. Л. Весин уже в конце XIX столетия писал, что «в пределах Привислинского края она слагается из двух разно обособленных групп – дворянства и крестьянства. Нигде между ними не лежало такой глубокой пропасти, как в Польше»[890]. С одной стороны, польский характер был известен очень хорошо – и в чисто этнографическом отношении, и в историческом, и, разумеется, из повседневной практики общения. Однако в большинстве случаев этот поляк не был крестьянином. О крестьянском польском типе и его особенностях информации было значительно меньше. Для составления научного описания, следовательно, необходимо было решить, в какой степени возможно использовать имеющиеся в распоряжении источники для необходимой репрезентации.