— Тлайл, Тлайл, девочка глупая… — чужая рука, незнакомая и знакомая одновременно, нежно гладит меня по голове и щеке. Другая поддерживает под лопатки. Кто-то подтянул меня на колени, насколько смог, и перебирает волосы, задевая скулу прохладным перстнем. — Ну куда же ты полезла, самоуверенная дурочка… Думаешь, раз далек, то всё можно? Глупый маленький скарианский ребёнок. Ну что ты опять натворила?
Доктор — а кто же ещё — стискивает меня сильнее, словно боится снова уронить.
— Не знаю, — говорю, не открывая глаз. Получается тихо и слабо, почти безжизненно, но зато это заставляет Доктора вздрогнуть и распрямиться. — Я почти ничего не помню. Три папиросы, отравление никотином. Таз есть? А то на пол блевану…
— Сейчас, — суетливо отвечает он, стараясь уложить меня на пол поаккуратнее. — Сейчас, потерпи немного.
Какой-то шум, топот, суета, то удаляются, то приближаются. Наконец, грохот шагов у самой головы, отдающийся в висках ломящей болью. Галлифреец помогает подняться и повиснуть над ведром для бумаг, а потом терпеливо придерживает мои волосы, пока я выворачиваюсь наизнанку. Прощай, йогурт, удачи, омлет.
Через десяток-полтора рэлов становится чуть легче, и я бессильно отваливаюсь на палубу, вся в ледяной испарине.
— Армейские… детоксиканты… есть?
Доктор, жалостливо глядя на меня, мотает головой.
— Нету. Чай есть. Но тебе нельзя. Могу холодную минералку принести.
— Согласна…
Пока он опять где-то носится, сгибаюсь от последнего, самого мучительного спазма, выплёвываю желчь в ведро и снова падаю. В глазах черно, вижу только мирно и дружелюбно сияющий ротор. Сволочь ты подлая, ТАРДИС. Как тебя Хищник терпит?
В рот тычется что-то холодное — а, это вернулся Доктор и пытается меня напоить. Похоже, я ненадолго ушла в отключку. Делаю глоток, другой… Всё, силы кончились, с трудом уклоняюсь от воды. Пить хочется, но нет сил глотать, и боюсь, как бы опять не вывернуло.
— Ты сможешь опереться на меня и перебраться на диван?
Да, где-то под балконом я видела диван. Нет, подняться не смогу. Но Хищник упорный, толкает меня так и сяк, пытаясь растормошить, потом отчаивается и волоком дотаскивает через консольную к вожделенной горизонтальной поверхности. Я кое-как шевелюсь, помогая поднять бессильное леденеющее тело на бархатистые подушки, обливаюсь холодным потом и стучу зубами, как перфоратор. В глазах то и дело темнеет, реальность теряется, и в какой-то момент я вдруг обнаруживаю, что тело накрыто толстым, восхитительно тёплым одеялом, а мне под голову подпихивают подушку, терпко пахнущую чистой наволочкой.
— Поспи, ТМД, — толкается в ухо шёпот Доктора. — Тебе очень, очень нужен отдых. А я постараюсь разобраться с тем, что ты опять наворотила.
…Через некоторое время в голове проясняется. Видимо, я действительно продремала несколько скарэлов. Слабость никуда не делась, головокружение тоже, но тошнота несколько унялась, и пот больше не льёт градом. Приоткрываю глаза и слежу за Хищником, зависшим у консоли. Его длинные мосластые пальцы порхают над клавишами электрического пианино, а глаза вцепились в экран мёртвой хваткой. Лицо осунувшееся и строгое, и никакой клоунады и масок, ни на диаметр электрона. Глухой, почти неслышный стук бело-чёрных клавиш, широкий взмах правой рукой и сильный удар по рычагу сбоку. Доктор закрывает глаза и опускает голову, шумно выдохнув. Не от облегчения — скорее, тяжело. Стоит так треть рэла, потом отходит и скрывается из поля зрения за тумбочкой, заваленной книгами. Но, судя по звуку, что-то отхлёбывает. Видимо, чай.
— Докто-ор…
Звяканье чашки о блюдце, хозяин корабля тут же появляется в поле зрения.
— Проснулась?
— Подтверждаю, — пытаюсь приподняться на локте, но сил не хватает, и я вновь падаю щекой на подушку. — Мне приснился странный сон.
— Сон? А разве далекам снятся сны? — он подходит и присаживается рядом, прямо на пол. Глядит на меня с интересом и одновременно с грустной нежностью, но это почему-то не вызывает отторжения, возможно, потому, что мне очень-очень хреново и хочется заползти в тёмный уголок, чтобы поскулить. В конце концов, Доктор — единственный во Вселенной, кому я могла бы просто пожаловаться на жизнь, в кого я могла бы просто поныть, потому что он меня знает, как облупленную, и при этом не далек и не совсем низший. Но это лишь умозрительное сослагательное наклонение, на самом деле я никогда до такого не опущусь.