Полёт раненой птицы

«Лёш! А если я тебе нравлюсь, почему мы все время здесь сидим? Пойдём погуляем или в кино сходим. Лёш! А я на это кино не хочу. Я на другое хочу. А почему ты вчера не пришёл? Я тебе звонила, а ты не отвечал. Ты меня совсем не любишь? Да? Ты другую себе нашёл?»

И нельзя будет прийти без причины, когда захочется, спрятаться, исчезнуть, раствориться для всех. Потому что все тоже окажутся здесь. Припрутся в мыслях, в объективности обычного мира. Крыша перестанет быть чем-то особенным, отдельным, вольётся в общий пейзаж, в общую действительность.

Не нужны ему никакие отношения! Особенно здесь. Особенной с ней. С Витой. И, если откровенно, он – сторонник быстрых, но недолгих знакомств. А сюда Виту вообще вмешивать не стоит. Она для него, в общем-то, и не человек, а неотъемлемая часть этого нереального существования: как мезонин, как спутниковая тарелка, как широкая каменная труба давно не действующего дымохода. Живая, значимая часть, не соединимая ни с какими идиотским чувствами, романтическими увлечениями и прочей белибердой.

– Хочешь сказать, что влюбилась в меня?

Лёха помрачнел, и Вита, решительно отметая то, что собиралась сказать сама, сказала то, что больше всего на свете хотел услышать он:

– Вот ещё! Влюбилась! Просто парни обычно… когда наедине…

– Типа, чего я к тебе не лезу? – закончил за неё Лёха.

– Ну… – только и смогла произнести Вита в подтверждение.

– А тебе это надо? – Лёха сощурился презрительно.

– Нет. Не надо, ‒ торопливо заверила его Вита, и он сразу успокоился, расслабился, стих.

– Курить будешь?

– Ага.

10

Лёха не появлялся уже неделю. И не звонил, не объяснял, почему. Вита не расставалась с телефоном, не оставляла его на тумбочке в прихожей, везде и всегда таскала с собой. А тот молчал. И неоткуда было узнать.

Если спросить у Дашки, видела ли она Лёху в последние дни, начнутся нескончаемые вопросы. И придётся врать, придумывать несуществующую историю или рассказывать правду про крышу, про проведённое вместе время. А Вита этого не хотела. И Лёха не хотел. Она знала.

Вита сама пробовала дозвониться, но каждый раз натыкалась на бесстрастный женский голос, чётко и понятно разъяснявший, что абонент в данный момент недоступен и так далее и тому подобное.

Лёха опять отключил телефон. Чтобы его не напрягали глупыми бессмысленными звонками. А в сознании в последнее время, словно рекламная вывеска, ярко пылали два числа – шестьдесят четыре и сорок пять. Вита даже на алгебре пару раз написала их вместо ответов к уравнениям.

Зачем они так прочно врезались в память и теперь притягивают, как заветные координаты на старинной карте сокровищ? Глупо и опасно следовать за ними.

Вита поднималась по лестнице, решительно, но неторопливо, уверенная в том, что все равно не позвонит в дверь.

Что она скажет? «Я скучаю. Я беспокоюсь, куда ты пропал».

Лёха опять рассердится, как и в прошлый раз, когда она стала выяснять, нравится ему или нет. Может, он больше и не приходит потому, что догадался: она соврала про «не влюбилась».

Сейчас она добредёт до двери, немного постоит, развернётся и уйдёт. И постарается больше не ждать. Ни его звонка. Ни его прихода.

Остался последний лестничный пролёт.

Вита немного задержалась у широкого выходящего во двор окна, и в этот момент нужная ей дверь сама распахнулась, резко, громко, едва не вырвавшись из петель. Лёха вылетел из квартиры, злой и возбуждённый, а следом за ним выскочила женщина, испуганная, растрёпанная, заплаканная. Вита сразу поняла – Лёхина мама.

– Лёша! Лёшенька! Постой! Не уходи!

Лёха резко обернулся и процедил сквозь зубы:

– Не уходить? – он подался вперёд, приблизился к матери. – Если тебе нравится получать по морде, можешь оставаться. А я больше не собираюсь жить с этим козлом! Я больше не собираюсь прощать.

– Но как же? Куда ты пойдёшь? – матери удалось дотянуться до сына, ухватить его за рукав.

– Да куда угодно! – заорал Лёха, пытаясь отцепить её от себя. – Лишь бы отсюда подальше!

– Лёшенька, останься! Все образуется.

Лёха жёстко рассмеялся.

– Ты что, не понимаешь? Что будет, если я останусь? Если он не убьёт меня, тогда я убью его. Допёрла? Тебя какой вариант больше устраивает?

– Лёша!

Материнская ладонь безвольно соскользнула с Лёхиной руки, и он шарахнулся прочь, метнулся вниз по лестнице и… налетел на Виту.

В первый момент он её не узнал, никак не предполагал увидеть. А когда понял, глаза вспыхнули ненавистью.

– Ты что здесь делаешь? Ты какого чёрта сюда припёрлась? Дура! – и дальше, не выбирая выражений, чтобы стало больнее, унизительнее, гаже.

11

Лёха заметил Виту в последний момент и не успел свернуть, удрать, смыться. Вита кинулась ему навстречу, словно машина «Скорой помощи», не обращая внимания на презрительно искривлённые губы и прячущиеся от прямого взгляда глаза, не замечая, что он нарочно притворяется, будто не видит её.

– Ты почему больше не приходишь? – спросила осторожно, с тревогой, с сочувствием, и Лёха холодно и резко бросил в ответ:

– Зачем?