Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Став отправной точкой в ходе разработки первой советской конституции РСФСР 1918 г., данный миф быстро обнаружил свою полную неадекватность социальной реальности «военного коммунизма»: завышенные ожидания, связанные с верой разработчиков в мировую социальную революцию и создание мировой пролетарской республики должны были корректироваться исходя из практики внешнеполитической изоляции, экономической анархии и устанавливающейся однопартийной диктатуры. Когнитивный диссонанс в деятельности разработчиков Конституции проявился в доктринальных, политических и институциональных противоречиях, нашедших выражение в альтернативных моделях политического устройства. Конституция РСФСР 1918 г. – идеологический гибрид принципов трех идеологий – коммунистического анархизма, корпоративизма и государственного централизма с окончательным преобладанием последнего. Данный гибрид возник в результате сочетания процессов ретрадиционализации и модернизации – стихийных импульсов к самоорганизации традиционного аграрного общества (советы) и мобилизационной модели социально-политического регулирования (партийная диктатура).

В когнитивном и управленческом отношении это была попытка обретения «порядка из хаоса» с той оговоркой, что революционный хаос вообще не мог быть преодолен без отказа от вызвавших его утопических и хилиастических представлений. В условиях сохранения утопической идеологической легитимации большевистского режима выход из ситуации мог быть найден в соответствующей идеологической (и семантической) модификации исходных постулатов, селекции социальных норм, определяющих содержание нового «порядка». Поэтому принимаемые правовые формы легитимации режима корректировались уже в ходе их обсуждения, а на практике вообще переставали соответствовать социальной действительности. Условность соответствия этих норм и институтов, собственно, осознавалась разработчиками и закладывалась a priori, исходя из веры в способность к саморегуляции (в виде «революционного творчества масс»). Оригинальность советской версии номинального конституционализма определялась уникальным сочетанием декларативных принципов и подлинных социальных функций данной модели политико-правового регулирования, а ее выражением стал механизм подмены правовых норм изменяющимися идеологическими конструкциями их смысла. Внедрение этого механизма в теории права осуществлялось принятием постулата «революционной законности», на практике – с помощью террора и пропаганды. Особенность самого раннего этапа формирования системы (в отличие от последующих этапов) заключается лишь в том, что эти декларативные принципы еще не отлились в готовые квазиправовые нормы с жестко определенным характером их официальной интерпретации (само понятие официальной интерпретации возможно только с фиксацией норм и обеспечением институционального контроля табуизации их неконвенционального понимания).

Выход из содержательного противоречия был найден разработчиками в таких когнитивно-психологических решениях, которые могут быть определены как редукционизм, смещение и подмена смысла понятий. Когнитивный редукционизм означал сведение общих идеологических принципов к институциональным решениям: концепция государства-коммуны была сведена к постулату «диктатуры пролетариата»; коммунистическая конфедерация – к федерации национальных автономий; непосредственная «рабочая демократия» к «республике советов». Когнитивное смещение выражалось в трансформации понятия суверенитета, который первоначально охватывал всех «трудящихся», затем только избранную их часть (пролетариат и беднейшее крестьянство), наконец, их цензово-ограниченное представительство в советах, а сами эти учреждения оказались инкорпорированы в партийно-бюрократическую машину. Подмена понятий выражается в ограничении их универсального смысла постулатом «переходного периода», позволявшим интерпретировать советскую систему как диктатуру, а «непосредственную демократию» как иерархию институтов – чрезвычайных органов власти и партийных ячеек. В работе Комиссии представлены три этапа, выражающих эту логику когнитивного смещения – от коммунизма к «республике советов» и от нее – к не декларированной, но реальной партийной монополии.