Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

По мере продвижения большевиков к установлению полного контроля над обществом становилась все более очевидной дисфункция большевизма по линии идеологии (растущая неопределенность перспектив коммунизма), обеспечения социальной поддержки (разрыв общества и власти), способности сконструировать эффективную административную систему (поддержание господства исключительно террористическими и полицейскими методами) и преодолеть раскол в собственных рядах (оппозиции). Преодоление кризиса легитимности было найдено в формировании и поддержании особого революционного мифа, центральный элемент которого составлял культ вождя.

Культ Ленина начал формироваться при его жизни, сразу после Октябрьского переворота, когда он стал определяться как «великий вождь революции»[994]. «Пролетариат чужд культа личности», – писал М. С. Ольминский в записке о создании музея Ленина (1920), но если выразить смысл «нашей героической эпохи в одном светящемся пункте, то таким светочем революции является личность т. Ленина»[995]. Питательной социальной средой формирования культа являлось крестьянство, тяготевшее к перенесению на фигуру революционного диктатора представлений о защите своих прав (своеобразное продолжение существовавшего в царской России явления «наивного монархизма»)[996]. Обращение к теме культа было связано с критикой ленинизма как ревизии марксизма в иностранной и особенно эмигрантской социал-демократической печати[997]. Стимулом к кодификации ленинского наследия стала внутрипартийная борьба, связанная с перспективами большевизма как политической партии, создание которой не без основания рассматривалось как главный вклад Ленина в теорию и практику марксизма[998].

Культ получил наиболее четкие очертания в момент смерти вождя. Наиболее полное выражение он нашел в журнале «Под знаменем марксизма», специальный номер которого формулировал основные идеологические постулаты данного культа. Сопоставляя Ленина с вождями других революций, М. Покровский указывал на его преимущество перед Робеспьером, недальновидность которого проявилась в насильственном внедрении культа Верховного существа и неспособности избежать Термидора, и Кромвелем, который верил в Бога, был мистиком и вообще «человеком отсталым». Большее сходство с Лениным он усматривал в Кальвине – «этом догматике XVI в.»: «Во-первых, он создал для первой половины XVI века боевую доктрину, своего рода протестантский ленинизм, боевую доктрину кальвинизма. Кроме того, любопытно его государственное построение. Оно очень напоминает построение нашего советского государства». Действительно, в обоих случаях речь шла о государстве теократического типа, где идеологические институты контролируют политические и административные. Покровский доводит это сравнение до логического конца: «С одной стороны, учреждения гражданские, но они фактически подчинены учреждениям церковным – консистории и высшему церковному собору, которые легально никаких прав не имеют, но на практике руководят всем церковным управлением. Это очень напоминает нашу партийную систему. Политбюро, с одной стороны, и наша советская система – Совнарком и т. д. – с другой»[999]. Это, пожалуй, самое откровенное сравнение большевизма с религиозным культом в советской историографии. Другие, описывая тот же феномен, использовали сходные понятия, например, «партийное жречество» (Троцкий). Ленин соединял, таким образом, функции социального пророка (разработка теории революции), политического реформатора (осуществление революционного переворота) и создателя нового государства (диктатуры пролетариата).