Очевидно, что Основной закон «победившего социализма» (как и все памятники советского конституционализма) не является полноценным конституционным актом, поскольку не включает никаких инструментов социального и судебного контроля над политической властью, реализацией прав и свобод. Однако он дает вполне четкое обоснование легитимности режима, выражая его консолидацию и функционирование на «пике формы». Конституция СССР 1936 г., принятая в преддверии Большого террора, по общему признанию является наиболее цельным и ярким памятником советского номинального конституционализма. В отличие от первых советских конституций (1918 и 1924 гг.) она более определенна в интерпретации идеологии однопартийного режима и структуры его политических институтов; в отличие от последующей (1977) – гораздо более логична, инструментальна и менее страдает идеологической риторикой. Не случайно сталинская конституция оказалась наиболее устойчивой и самой продолжительной по действию (более 40 лет) из всех советских конституций, а пришедшая ей на смену брежневская конституция «развитого социализма» 1977 г. юридически вносила мало нового, представляя собой скорее тактическую модернизацию ее положений. Можно говорить об особой строгой эстетике сталинской конституции, выделяющей ее на фоне других безликих документов советской эпохи – факт, который, как минимум, нуждается в объяснении.
Объяснение, на наш взгляд, возможно с позиций методологии когнитивного конституционализма – выяснения подлинных мотивов принятия конституции, обсуждения смысла ее принципов, их последующей эволюции. В рамках данного подхода оригинальность Конституции 1936 г. состоит вовсе не в фиксируемых ценностях и правовых принципах, а скорее – в их адаптации к задачам невиданного в истории социального конструирования, предполагавшего качественно новый уровень когнитивно-информационного доминирования правящей группы в проведении масштабной социальной инженерии. С этих позиций приоритетными выступают вопросы: причины принятия сталинской конституции; зафиксированная в ней модель отношений общества и государства; структура институтов государственной власти; концепция централизации и децентрализации управления; место в этой системе судебных и карательных институтов; механизм селекции основных политико-правовых установок в работе Конституционной комиссии и природа созданного политического режима. В ходе этого исследования выясняется подлинное место Конституции 1936 г. в советской номинально-правовой традиции и вклад Сталина в ее создание.
1. Причины принятия Конституции СССР 1936 г.
В интернациональной литературе причины принятия Конституции 1936 г. не выглядят очевидными и могут быть сведены к основным предположениям, выдвигавшимся в момент ее принятия. Во-первых, официальная позиция, ставшая доминирующей в советской юридической литературе до конца существования СССР, связывала принятие Конституции с новой стадией общественного развития – построением «социализма» и переходом от классовой диктатуры к «демократии трудящихся»[1021]
. Во-вторых, позиция западных критиков, связывавшая данный факт со стремлением Сталина обмануть Запад, демонстративно противопоставив несовершенной «буржуазной демократии» (и прежде всего отступлениям от нее в национал-социалистической Германии) «подлинную» демократию, гарантирующую будто бы не только формальные социальные права трудящихся, но их практическую реализацию[1022]. В-третьих, взгляд внутрипартийной оппозиции, объявившей о конституционном закреплении Термидора – отказе от революционных идеалов и эволюции политической системы в направлении реставрации капиталистической системы и установления бонапартистского режима[1023]. В-четвертых, позиция тех авторов, которые указывали, что советского «термидора» «никогда не было», поскольку «российские якобинцы оставались у власти навсегда»[1024], а главную причину принятия Конституции 1936 г. усматривали в камуфлировании готовящегося Большого террора 1937–1938 гг.[1025] – отвлечении внимания советской и иностранной общественности от начавшихся именно в это время массовых репрессий и политических процессов против элиты революционных вождей – так называемой «ленинской гвардии». В-пятых, позиция авторов, связывавших принятие Конституции в основном с трансформацией политического режима – переходом от коллективной диктатуры партии к единоличной диктатуре Сталина[1026] или вообще проявлением параноидальной воли Сталина[1027].