Эта конструкция дополнялась своеобразным эквивалентом «ответственного правительства». В Конституции РСФСР 1925 г. Совнарком издает декреты, постановления «в пределах предоставленных ему ВЦИК прав» (ст. 34). Президиум ЦИК СССР ряд постановлений принимал совестно с Совнаркомом. Более того, наряду с ЦИК даже его Президиум имел ничем не ограниченное право отмены постановления Совнаркома (ст. 31 Конституции СССР 1924 г.). Это вполне соответствовало юридической природе Президиума ЦИК, который являлся «высшим законодательным, исполнительным и распорядительным органом власти» (ст. 29 Конституции СССР 1924 г.). В рабочих материалах Комиссии 1936 г. поставлен вопрос о «праве парламента отменять постановления правительства»[1141]
. В первом варианте главы о Правительстве СССР предусматривалось, что Верховный Совет избирает Правительство. Сталин был согласен с такой формулировкой. Однако в последующей работе над проектом Конституции в нем было записано, что Правительство не избирается, а «образуется» Верховным Советом. Было принято предложение, что Правительство ответственно не только перед Верховным Советом, но и перед его Президиумом. В Конституции 1936 г. Совет министров действует почти вне контроля «народного представительства». Президиум не может отменить или изменить ни одного решения Правительства, не может произвести ни одного изменения в составе Правительства без представления Председателя Совета министров. Следовательно, то, что Конституция 1936 г. устанавливает об ответственности и подотчетности правительства в одной статье (ст. 65), она фактически сводит на нет в других статьях (п. «е» и «ж» ст. 49). Наконец, Конституция нигде не устанавливает срока, на который образуется Правительство СССР, оно действует конституционно бессрочно, что противоречит принципу его ответственности и подотчетности перед Верховным Советом.Оценка представленной институциональной системы позднейшими советскими аналитиками включала наивное обвинение в уступках «буржуазному парламентаризму». «Основная ошибка Сталина в области государственного строительства, – считали они (Л. Мандельштам), – в том, что он отошел от ленинской концепции народного представительства, перенес на структуру высших органов государственной власти формально парламентскую схему и порвал с теми принципами построения высших органов государственной власти, которые были обоснованы В. И. Лениным» – «при его жизни закреплены в Конституции РСФСР 1918 г. и в Конституции СССР 1924 г.»[1142]
На деле речь шла об использовании квазипарламентских форм для консолидации режима однопартийной диктатуры. Эта задача решалась по линии унификации, централизации и бюрократизации управления. Выведение реальной власти и ее коммуникаций из-под социального контроля в рамках тайного аппарата принятия решений[1143] облегчало задачу неформального наблюдения за всеми формальными органами власти, давая полную свободу действий вождю. Центральная роль вождя (вопреки предложениям о ее конституционализации и объявлении Сталина Президентом, высказанным в ходе «всенародного обсуждения») определялась внеправовым потенциалом контроля и манипулирования всеми институтами власти, включая «коллективного президента», институты госбезопасности и высшие партийные структуры.7. Судебная власть и прокуратура как институты контроля и надзора за законностью в рамках репрессивно-карательной системы
В советском номинальном конституционализме судебная власть и прокуратура выполняли преимущественно карательную роль. Однако их конфликтное взаимодействие в 1920-е годы, как было показано ранее, сохраняло известную правовую неопределенность в вопросе о контроле и надзоре за законностью и судами. Для обсуждения этих вопросов была создана специальная подкомиссия Конституционной комиссии[1144]
. Ее материалы отразили столкновение двух позиций – наркомата юстиции (Н. Крыленко) и Прокуратуры (А. Вышинский).