В представленных проектах не удалось реализовать право на индивидуальную трудовую деятельность. В ряде проектов построения «развитого социалистического общества» делались робкие попытки ввести в плановое хозяйство элементы экономической заинтересованности трудовых коллективов и индивидов «в результатах их деятельности». Вводились понятия «собственность общественных организаций» и «индивидуальная трудовая деятельность», напоминавшие риторику начала реформ Горбачева в СССР или Дэн Сяопина в Китае[1782]
. Но они были жестко отвергнуты по идеологическим причинам, поскольку, по мнению оппонентов, содержали «в прямой форме допущение мелкого частного хозяйства и целиком исключали указание на господствующее положение социалистической системы хозяйства», что «могло бы создать ошибочное представление об изменении нашего подхода к мелкому частному хозяйству и оценке его роли»[1783]. Вопрос о разграничении государственной собственности и собственности общественных организаций (к которым могли быть отнесены колхозы и иные кооперативные организации) так и не был решен в силу неясности критериев их разграничения[1784].Вызов идеологии прав человека не был понят и адекватно интерпретирован. Как комментировал референт Брежнева и один из разработчиков Конституции – циничный А. Бовин, – «после Хельсинки обострилась борьба вокруг прав человека. Активизировался Андропов. Наиболее шумных выслали из страны. Некоторые “выбрали свободу сами”. Некоторых арестовывали». «В принципе можно предположить, что конституционная кампания как раз и была рассчитана на то, чтобы под лозунгом развития демократии изменить атмосферу в стране, сузить базу для распространения антисоветских настроений. Но боюсь, что уровень стратегического мышления тогдашнего руководства делал такое предположение беспочвенным. Время политтехнологий еще не наступило…»[1785]
Возобладала традиционная советская идея о «неразрывной связи прав граждан и их обязанностей». «Решать в Конституции вопросы об отношениях государства и личности, о правах и свободах граждан, – считали разработчики, – следует, опираясь как на социально-экономические основы, так и на основные положения государственного устройства»[1786]. Исходя из этого, «злоупотребление правом, использование свобод в ущерб интересам общества и государства и правам других граждан запрещается, т. е. отмечается незаконность использования прав и свобод вопреки их социальному назначению»[1787].3. Вызов национализма: советский федерализм между интеграцией и дезинтеграцией
В свете последующего распада СССР актуально центральное противоречие советского федерализма – между конструкцией новой советской общности и защитой национальных прав. В период разработки Конституции 1977 г. противоречие этих двух начал выявилось в дискуссии об определении гражданства. В одной группе проектов приоритет отдавался укреплению «новой исторической общности», а решение проблемы усматривалось в конституционном закреплении права граждан на свободу определения своей национальной принадлежности. Предварительные варианты проекта Конституции юридически формулировали эту норму – была включена ст. 54: «Гражданин СССР имеет право на свободное определение своей национальной принадлежности в соответствии с его национальным самосознанием, усвоенным им языком». «Установление этого права, – разъясняли его инициаторы, – призвано содействовать процессу сближения наций. Национальная принадлежность может определяться с учетом языка, которым лицо владеет и пользуется как родным, характера воспитания и образования гражданина». Важность данной нормы связывалась с процессами межнациональной интеграции – «при определении национальности лиц, родившихся от смешанных браков и получивших воспитание в национальной среде, не связанной с национальностью ни одного из родителей, а также иных лиц, утративших связь с национальностью своих предков»[1788]
.