Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Анализ соотношения интеграционных и дезинтеграционных процессов раскрывает логику цепной реакции распада государства. Интеграционные тенденции выражались в так называемом Ново-Огаревском процессе – переговорах республиканских лидеров под председательством Президента СССР по проекту нового Союзного договора и определения порядка его заключения (май – июль 1991 г.). Они начались с Заявления «9+1» в рамках Подготовительного комитета, созданного в соответствии с решением Четвертого съезда народных депутатов СССР и были призваны, по словам Горбачева, «ввести политический процесс в рамки законности функционирования созданных в результате перестройки легальных институтов демократии»[2032]. В качестве легитимирующей основы этих переговоров выступал референдум 17 марта 1991 г., в ходе которого большинство граждан СССР высказались за сохранение и обновление союзного государства. На встрече руководителей делегаций республик в Ново-Огареве 23 июля констатировалось завершение работы над проектом Союзного договора, который был опубликован 15 августа 1991 г.[2033] Его противники, однако, исходили из того, что данный Договор противоречит Конституции, означает юридическое признание конфедерации, фактическую дезинтеграцию страны и образование вакуума центральной власти. Августовский путч 19–21 августа 1991 г. стал выражением данной позиции. Если сторонники ГКЧП интерпретировали путч как защиту Конституции и единства страны[2034], то их оппоненты определяли его как государственный переворот[2035]. Пятый (и последний) съезд народных депутатов, собравшийся уже после путча в сентябре 1991 г., никак не повлиял на ситуацию и фактически объявил о самороспуске. Дезинтеграционные процессы, ускоренные борьбой честолюбий Горбачева и Ельцина[2036], завершились, как известно, распадом СССР и подписанием Беловежских соглашений, практическая неизбежность которых вытекала из логики развития событий, но юридическая правомерность неоднократно ставилась под сомнение[2037]. Теоретические альтернативы распаду в виде интеграции союзных структур под руководством российского президента либо восстановления союзного центра силовым путем расценивались как «призрачные»[2038], а основным условием достигнутого компромисса стал отказ союзных республик от ядерного арсенала в пользу России[2039]. 8 декабря 1991 г. руководители России, Украины, Белоруссии как государств – учредителей СССР (подписавших Союзный договор 1922 г.) констатировали, что «Союз ССР как субъект международного права и геополитическая реальность прекращает свое существование», а «высокие договаривающиеся стороны образуют Содружество Независимых Государств»[2040].

Соперничество доктрины договорной федерации (представленной в проектах Союзного договора, а затем в Федеративном договоре РФ 1992 г.) и конституционной федерации завершилось с принятием Конституции России 1993 г., «носителем суверенитета и единственным источником власти» в которой были признаны уже не республики, а «ее многонациональный народ», что окончательно исключало риторику о «праве наций на самоопределение вплоть до отделения». Конституция 1993 г., впрочем, закладывала возможность всех трех векторов развития – федеративного (модель кооперативного федерализма), централизаторского (вытекавшего из неопределенности регулирования предметов совместного ведения федерального центра и субъектов) и даже конфедеративного (конституционное признание Федеративного договора в ст. 11). Политический процесс, однако, развивался уже не по линии национальной дезинтеграции, но скорее в рамках этнополитического маятника[2041], давая последовательное усиление централизаторских начал. Но если такое решение стало возможно для России, почему оно не было возможно для СССР?