Политическая история русской революции: нормы, институты, формы социальной мобилизации в ХХ веке

Одна из основных проблем ХХ в. – конфликт двух принципов международного права – единства государства и права народов на самоопределение. Способ решения проблемы – федерализм, а также различные формы культурной, национальной и административной автономии. В СССР тема федерализма оказалась связана с поиском идентичности в форме национализма и сепаратизма. Конструирование нового политического пространства требовало перехода от номинального советского федерализма к реальному, но закончилось не договором, а разрывом. Суммируем причины этого.

Во-первых, номинальный советский федерализм по существу им не являлся: СССР с юридической точки зрения был не федерацией, а конфедерацией (так как допускал право сецессии национальных республик), с фактической – представлял собой унитарное государство, определявшееся иногда как «империя». Констатировалось, что «у нас было унитарное государство, которое конституционно было федерацией, но по существу, по методам деятельности (не случайно мы говорим об административно-командной системе) это было унитарное государство»[2017]. Последнему автоматически противопоставлялось разделенное государство. Опасность дезинтеграции единого государства включала как внутренние, так и внешние факторы – нарушение геостратегического, политико-правового и гуманитарно-экономического параметров в мире; крушение международного договорного права; распространение национальных и этнических конфликтов; борьба за ядерный потенциал СССР и угроза его передела; демографическая и экологическая катастрофы[2018]. Между тем констатация ситуации де-факто унитарного государства теоретически открывала различные пути его реформирования, вытекающие из международного опыта децентрализации – модели регионализации, основанной на рационально-административном делении территории государства (Франция); модели автономизации – наделения регионов правами широкой автономии в рамках унитарного государства (Испания), деволютивной модели, когда соответствующие полномочия делегируются из центра в регионы с возможностью последующего пересмотра или ограничения этих полномочий центром (Великобритания), и модели федерализации, исключающей или минимизирующей национальный критерий проведения границ субъектов федерации в ее симметричной или асимметричной формах (ФРГ, США) в том числе в странах с чрезвычайно сложной национальной или этнической структурой (Индия, Бразилия, Мексика)[2019].

Принятие любой из этих моделей, как показали классики русской юриспруденции еще в начале ХХ в., когда встал вопрос о дезинтеграции Российской империи (Ф. Ф. Кокошкин, С. А. Котляревский и др.), означало отказ от увязывания децентрализации с решением так называемого «национального вопроса». Этого, однако, не произошло в ходе перестройки, поскольку с самого начала реформ доминировала советская легитимность в решении этих вопросов, заключавшаяся, во-первых, в идее обязательного перехода к федерализму даже в тех регионах, которые к этому были не готовы экономически и социально; во-вторых, в установлении связи образования субъектов федерации с национальными границами титульной нации; в-третьих, в выдвижении демагогического лозунга национального самоопределения (без фиксации какого-либо юридического механизма его осуществления). Эта установка, заложенная в структуру советского конституционализма, гипнотизировала сознание как реформаторов, так и их радикальных противников, и с самого начала исключала постановку вопроса об альтернативных моделях. Критика советской конструкции парадоксальным образом вела не к радикальному отказу от нее (что было бы вполне логично), но, напротив, к усилению ее деструктивного потенциала. «Почему мы за федерацию? – спрашивал Горбачев. Другого пути мы не можем предложить». Альтернатива неэффективной советской конструкции усматривалась в «отказе от сталинской модели федерации, в которой декларировалась федеративность, а насаждалась унитарность: такова она, сталинская модель федерации»[2020]. Исходя из этого, для преодоления угрозы распада считалось необходимым вернуться к аутентичной (так называемой ленинской) модели федерализма, которая, собственно, и подготовила этот распад. Такое ошибочное решение привело к общей неопределенности представлений о целях реформы, выразившихся в амбивалентной формулировке о «сохранении обновленной федерации». Отсюда сомнения многих участников дебатов: «Можно сохранить то, что есть, а то, чего нет, уважаемые коллеги, никак нельзя сохранить. Федерацию сначала надо обновить, и только после того, когда мы это сделаем, ее можно сохранить». Констатировалось, что такая туманная формулировка как «обновленная федерация» «не способствует эффективности проведения референдума». По мере дезинтеграции государства остался без ответа вопрос, каковы принципы сохранения Союза и его государственное устройство: должна это быть федерация, конфедерация или экономический союз типа СЭВ? Эти вопросы обсуждались в связи с формулировками предмета референдума об отношении к сохранению СССР[2021].